Задержать на рассвете
Шрифт:
— И сегодня его больше не будет?
— Нет. Может быть, у тебя что-нибудь срочное? Мы все вместе работаем.
— Нет, — категорически отказался парень, шмыгая носом и притопывая кедами, — мне Спартак сказал: «Прямо ко мне». Вы просто передайте, что приходил его Юный Друг.
Кравченко
— Юный Друг?
— Мы с ним так договорились. Он поймет.
И, сверкнув веснушками, гость растаял.
— Проворный юноша, — сказал Налегин.
— Они оба проворные, — вздохнул Кравченко, взъерошив свою каштановую шевелюру, лучшую шевелюру в Остромском угрозыске. — Показатели у меня хуже шубинских, раскрываю хуже, но вот таким мальчишкам заданий по розыску я не даю. Пусть учатся в школе, читают книжки, занимаются спортом. Уголовщина не поле деятельности для тимуровцев. Причем обрати внимание: он служит не делу, этот Юный Друг, а определенному лицу!
— Мне уже показывали эту фотографию, — сказала Ветланина, прищурившись и держа фоторобот в вытянутой руке далеко от глаз, — по-моему, женщину, похожую на эту, я где-то видела. Но где? В магазине? В поликлинике? А этого никогда не встречала.
И Налегин и Кравченко были убеждены, что именно Ветланина могла дать ключ к раскрытию преступления, что в ее памяти под пока не известным ни ей, ни им девизом хранился портрет соучастника или соучастницы преступления. Но фоторобот — портрет слишком условный, чтобы вызвать поток прямых ассоциаций. Сотрудникам угрозыска оставалось только задавать наводящие вопросы в надежде на счастливую случайность.
— Может, какая-то женщина ошибалась номером квартиры, спрашивала какого-то Иванова, Петрова, Сидорова?
Ветланина отрицательно качала головой. Налегин сидел в уютном кресле задумчиво, и вид у него был такой, словно он по рассеянности может просидеть здесь до утра.
Глава 9. Гости из Шедшемы
Капитан Лобанов и Василий Платонов приехали в Остромск рано утром. Лобанов — на комиссию в поликлинику, оформлять пенсию, а Платонов — на совещание проводников служебного собаководства.
С поезда они прошли не к городскому автобусу, а к синей милицейской машине, стоявшей под часами, у выхода из вокзала: с десятичасовым поездом, как правило, приезжал кто-нибудь из начальников райотделов, посыльных, поверяющих, и дежурный подсылал к его прибытию вместительную синюю линейку.
Молодой белобрысый шофер — это был Калистратов, — сидя на высоком сиденье, орудовал пилочкой для ногтей. Он мимоходом взглянул на Лобанова и Ваську.
— Слушай, друг, мы из Шедшемы, из райотдела, — сказал капитан Лобанов шоферу, — подвезешь до управления?
Калистратов, не глядя, кивнул на кузов.
Лобанов и Платонов поставили свои чемоданы в кузове, рядом с лежавшим посередине запасным колесом, и снова подошли к кабине.
— Гаршин как? Работает? — спросил Лобанов, предлагая
— Ничего, оба работают. А курить не курю, — сказал Калистратов, — в одной папиросе яда больше, чем на целую лошадь! Я как раз позавчера лекцию об этом слушал.
— Зачем же ты слушал, если не куришь? — удивился Платонов.
Шофер еле удостоил его взглядом.
— А затем слушал, что хотел начать курить. И подумал: все-таки надо перед тем, как курить начинать, сходить на лекцию — узнать, к чему это привести может. Переживания у меня были, вот и хотел закурить.
Причину своих переживаний Калистратов не объяснил, но и Лобанов и Платонов поняли, что шофер перед ними не совсем обычный и, следовательно, лежит эта причина скорее в сфере служебной, нежели личной.
Вскоре к машине подошли пожилой капитан с чемоданчиком и еще двое из связи.
— Садитесь, — кивнул Калистратов капитану, — а ты, Штураков, — он обратился к тому из работников связи, что был помоложе, — если пользуешься библиотекой, существующей на общественных началах, то будь добр книги в срок сдавать, потому что в такой библиотеке все на сознательности должно быть. А нет — запишись в массовую библиотеку, — пилочка Калистратова все еще быстро скользила вокруг пальцев, образуя многочисленные касательные к окружности, — пусть тебя там потом открытками вызывают.
— Чего он? — поинтересовался Васька в кузове у обиженного шофером Штуракова.
— В уголовный розыск его на машину не взяли. Вот он и злится, а как выбрали библиотекарем на общественных началах, так от него совсем никакой жизни не стало. То принеси в срок, то отсрочь в срок, то подклей… А где я ему подклею, если мы с ним вместе в общежитии живем и у нас там никакого клея нет, а то он не знает? Я и в самом деле лучше в другую запишусь… Теперь вот взялся в институт готовиться, так, веришь ли, ночами сидит, все конспектирует.
— Поехали! — крикнул Калистратов из кабины и нажал стартер.
— Надо было Налегину телеграмму дать, чтобы встретил, — немного громче, чем следовало, сказал Платонов.
Лобанов, подумав, кивнул. Он сидел на деревянной лавке бочком, глядя в окно, и Ваське вдруг бросилась в глаза густая сетка морщин на твердом, словно вырезанном из дерева, лице старого начальника. Морщины, сужаясь, сходились к углу глаза, как меридианы к полюсу на географической карте. В привычной обстановке, у себя в Шедшеме, Платонов вряд ли бы обратил на это внимание. «Совсем постарел», — сочувственно подумал Васька.
Машина шла быстро и плавно. Чувствовалось, что шофер знает свое дело, а кроме того, ему, возможно, не терпится скорее вернуться к своей пилочке, о которой он очень просто мог тоже услышать на какой-нибудь популярной лекции.
Прямо за вокзалом начинался заводской район — корпуса цехов перемежались с высоченными трубами, огромными металлическими резервуарами, подъемными кранами. Виднелись мачты высоковольтных электрических линий. Мимо окон машины бежали закопченные кирпичные заботы, лязгающие железные ворота с круглыми башенными часами у заводских проходных. Машина то и дело чуть подпрыгивала, пересекая железнодорожную колею на переездах.