Задолго до Истмата
Шрифт:
В посадах натужно и недовольно заревели разбуженные коровы – заспанные хозяйки принялись подмывать и доить скотину. Хозяева еще в постели – сегодня праздник. Преображение Господне – один из двенадцати двунадесятых праздников. Работать в сей день, как утверждает духовенство, грех. Вычитано давным-давно между строк Евангелия, сомнению не подлежит. Еще полчаса покряхтят мужики, да и встанут – мыть рожи да чесать бороды. Затем полезут в сундуки, дабы надеть праздничную одежу: польские кунтуши, шерстяные армяки, расписные кафтаны, вышитые рубахи.
Порты
– Лексей Кузьмич! – донесся со двора женкин голос. – Петушков-то робятам прихвати!
– Прихвачу! – буркнул мужик. – Чтоб вас всех прихватило! Отдохнуть не дадут.
Потоптался мужичонка у дверей корчмы, подумал. Не след до заутрени желудок поганить – грех разводить. Побрел дальше. В конце улицы повстречал дружка, скорняка из соседнего цеха. На груди – бляха гильдии, нос востер.
– Тьфу ты! – плюнул Лексей. – Погодь, Тимоха, зараз вернусь!
Припустил домой, хотя и дурная примета возвращаться. Но без нагрудного знака Лексей Кузьмич и не мужик вовсе. Босяк с большой дороги, без ремесла и гильдии. Тимоха вон, работник не ахти какой, бляху надраил так, что глазам глядеть больно.
– Глашка! – заорал, возвращаясь. – Кинь скотину да принеси мою бляху! Сапогами наслежу!
Баба заохала, бросила все дела и заспешила в избу. Через несколько минут Лексей Кузьмич вернулся к Тимофею этаким гоголем. На груди справа сияла бляха скорняжного цеха Второй столичной мануфактуры, глаза лучились самодовольством.
– Хорошо, гусь! – оценил Тимоха. – Куда почапаем?
– За «гуся» и в рыло схлопотать недолго, – предупредил Алексей, – а почапаем мы, пожалуй-ка, к храму на набережной.
– К «Александрии» что ли? – переспросил дружок. – Эт можно. А не зайти ль нам в трактир?
– Совсем стыд потерял! – укоризненно покачал головой Алексей. – Кто же до заутрени скоромится?
– А я согласен и на капустку под чарку, – протянул Тимоха, – кто тебя заставляет пироги жрать?
Лексей Кузьмич прикинул. В самом деле, отчего и не тяпнуть по шкалику, запив кислыми щами? Опять же проповедь короче покажется, да и ноги не так устанут.
– Пошли! – шмыгнул носом он.
В трактире «Три борова» было непривычно тихо и по-праздничному чисто. Изредка сюда заглядывал сконфуженный мужик, выпивал чарку, занюхивал рукавом и уносился прочь. Половой неодобрительно посматривал на похмельных и выразительно вытирал крупные руки о чистый рушник.
– Дядя, нам бы по стопарику! – произнес Алексей простуженным голосом. – Что-то с утра в горле першит.
Половой молча поставил на стойку два глиняных стаканчика
– И бутылочку кислых щец! – пропищал Тимофей.
– Мануфактурой занюхаешь! – отозвался половой густым басом. – Не гневи Господа с утра пораньше.
Конфузясь, опрокинули. Скоренько поблагодарив полового, кинули ему полушку.
– После обеда зайдете, еще по чарке налью, на сдачу, – равнодушно сказал им вслед трактирный слуга.
По улице шли молча, и только когда повернули к набережной, Тимоха не выдержал:
– Что за времена настали! Батя мой в Преображение из дому уже пьяный выползал, в церкви храпел! А нынче стыдно с утра шкалик пропустить!
Алексей шмыгнул носом. Тимоха же продолжал возмущаться:
– А что человеку трезвому в церкви делать? Без ста грамм все равно не понять, о чем поп бормочет! Гимназиумы пооткрывали какие-то, студиозы гуляют с хмельными мордами! А честному человеку с утречка и не принять!
– Ты поосторожнее, Тимоха! – предупредил друга Алексей. – Как бы за такие слова тебе задницу не взлохматили!
– Я сам взлохмачу кому хошь! – отозвался Тимофей. – Я в праздник выпить хочу! Я цельную неделю отработал на совесть, и душа моя веселья требует!
– Стоять! – На них набрел конный гвардейский патруль. – Рановато, робята, для веселья исчо!
Двое молодцев-гвардейцев заступили дорогу и, не слезая с лошадей, уставились на наших героев.
– Этот в норме! – ткнул стеком в Алексея один. – А ты, дружок, воздержался бы! В храм Господень идете небось, неужто не стыдно?
– Все в порядке, господа гвардейцы, – заступился за товарища Алексей, – приятелю свежий воздух в башку ударил, так он болтает лишнее.
– Ручаешься за него? – строго спросил один.
– Да! – облегченно выдохнул мужик. – Мы в церковь на набережной идем.
Второй гвардеец переписал в свой кондуит номера блях и милосердно отпустил их.
– Видал, Кузьмич! – шепотом обратился к приятелю Тимофей.
– Видал! – устало ответил Алексей. – Теперь если ты куда вляпаешься, отвечать придется мне. Хоть ты больше сегодня и не пей!
– Ну, это ты загнул! – возмутился товарищ. – Службу отстоим, а дальше – шиш! Право имеем.
К церкви подошли как раз к началу заутрени. Чинно, не толкаясь, вошли в храм, сняли шапки. Почти двухчасовая служба пролетела мгновенно – священник отец Серафим в парадном облачении толково читал проповедь, сытый дьякон расторопно перелистывал страницы требника. Святой отец говорил о доступных и понятных вещах: о страдании, коварстве и людской черствости. Пересказал своими словами историю, как Иисус Христос возвел на гору Фавор трех апостолов и открыл им свой истинный лик. Как прониклись Петр, Иаков и Иоанн, слыша слова Бога-Отца, признавшего Бога-Сына. Многие в этот момент подумали вовсе не о библейских канонах, а о собственных непризнанных детях; уразумев сие, священник глянул на мирян с амвона лукавым взором и лишний раз благословил паству.