Задверье (Никогде)
Шрифт:
Дальше они шли молча.
За лабиринтом, в каменном зале, служившем и цитаделью и тюрьмой, ангел Ислингтон пел. Он не пел уже несколько тысяч лет, хотя голос у него был прекрасный: нежный, мелодичный – и, как у всех ангелов, красивого тембра. Он пел песню Ирвинга Берлина [54] и танцевал по залу, залитому светом сотен свечей, медленно покачиваясь в такт собственному пению.
Он пел:
Heaven, I’m in Heaven,And my heart beats so that I can hardly speak… [55]54
Ирвинг
55
Песня «Cheek to Cheek» впервые исполнена Фредом Астером в фильме «Top Hat», начинается словами: «Я на небесах, и мое сердце трепещет от счастья…».
Ислингтон остановился перед огромной дверью из черного камня в раме черненого серебра. Коснулся пальцами гладкой поверхности, прижался к холодному камню щекой. И снова запел, но уже тише, совсем тихо:
Heaven…I’m in Heaven…I’m in Heaven…I’m in Heaven…Он улыбнулся нежной, ласковой улыбкой ангела – и улыбка эта была чудовищна. Он повторял слова снова и снова, они рассыпались на слоги и замирали в пустом холодном зале, во тьме, едва рассеиваемой светом свечей.
– Я на небесах… – сказал он.
Ричард вернулся к своему воображаемому дневнику.
«Сегодня я заглянул в бездну, пережил поцелуй смерти и еле вынес побои. И сейчас пробираюсь по лабиринту вместе с безумцем, который воскрес из мертвых, и телохранительницей, которая оказалась совсем не телохранительницей, а… чем-то совершенно противоположным. Я совсем запутался, словно…»
Он не сумел придумать подходящее сравнение. Быть может, потому, что оказался за пределами мира метафор и сравнений – в мире реальных вещей, в котором и сам изменился.
Они шли по узкой болотистой дороге между двух темных каменных стен. Держа в одной руке фигурку Зверя, а в другой – арбалет, маркиз следовал за Охотницей футах в десяти, стараясь не приближаться. Позади, с копьем и факелом, который маркиз вытащил откуда-то из-под одеяла, заменившего ему плащ, шел Ричард и тоже соблюдал дистанцию. От болота поднималась невыносимая вонь, тучи гигантских комаров кружились вокруг Ричарда, садились на руки, ноги, лицо, вонзали в него свои хоботки. Кожа на месте укусов вспухала и страшно чесалась. Однако ни Охотница, ни маркиз на комаров не жаловались.
Ричарду казалось, что они давно заблудились. Настроение у него было мрачное. Тут и там в болотной жиже виднелись человеческие останки: ссохшиеся тела, бесцветные кости, белесые, распухшие от воды трупы – и это не добавляло оптимизма. Он гадал, давно ли здесь лежат и отчего умерли эти люди – от клыков Зверя или от комариных укусов? Он молча терпел еще пять минут (насчитав одиннадцать свежих укусов), но потом не выдержал:
– Мы заблудились, – объявил он. –
Маркиз поднял повыше обсидиановую фигурку.
– Нет. Статуэтка приведет нас, куда надо. Полезная вещица.
– Ага, – проворчал Ричард. Он не очень-то верил в силу фигурки. – Страшно полезная.
И вдруг маркиз наступил босой пяткой на раздробленные кости грудной клетки, наполовину скрытые в грязи, споткнулся и выронил статуэтку. Черная фигурка Зверя описала в воздухе широкую дугу и с тихим всплеском нырнула в черную болотную жижу, как рыбка, ускользнувшая из рук рыбака. Маркиз выпрямился и нацелил арбалет в спину Охотницы. Морщась от резкой, горячей боли, подумал: «Хоть бы порез был неглубокий». Он и так потерял слишком много крови.
– Ричард! – окликнул он. – Иди сюда. Я ее уронил.
Ричард пошел к нему, разглядывая болотную жижу, надеясь, что в свете ракеты блеснет черный обсидиан.
– Нагнись, поищи в грязи.
Ричард застонал.
– Ты видел во сне Зверя, – проговорил маркиз. – Сомневаюсь, что ты хочешь встретить его наяву. Или я неправ?
Ричард не стал долго раздумывать. Он вонзил копье древком в грязь, рядом воткнул факел, дававший неровный желтый свет, опустился на четвереньки и начал искать статуэтку. Он шарил руками в липкой жиже, опасаясь, что вот-вот наткнется на костяные пальцы скелета или распухшее от воды лицо.
– Бесполезно. Ее не найти.
– Ищи.
Ричард попытался вспомнить, как вообще ищут. Стараясь ни о чем не думать, он принялся спокойно осматривать грязь – так, будто ничего не искал. Вдруг что-то сверкнуло в пяти футах левее. Это была фигурка Зверя.
– Нашел!
Он бросился к ней, шлепая в грязи. Фигурка лежала в луже черной воды. Может быть, из-за того, что его шаги потревожили болотную жижу, а может быть, сработал пресловутый закон подлости (сам Ричард склонялся ко второй версии), однако как только он подскочил к фигурке, раздалось бульканье, словно у кого-то заурчало в животе, рядом со статуэткой вспух огромный пузырь, с тихим хлопком лопнул – и она исчезла.
Ричард опустился на колени, погрузил руки в грязь и стал отчаянно шарить, уже не думая о том, что ему могут попасться чьи-то костлявые пальцы. Тщетно. Болото поглотило обсидиановую статуэтку навсегда.
– И что теперь будет? – спросил Ричард.
Маркиз вздохнул.
– Иди сюда. Что-нибудь придумаем.
– Поздно, – прошептал Ричард.
Он приближался – так медленно, что сперва Ричарду показалось, что Зверь стар, болен и что он умирает. Но это только сперва. А потом Ричард вдруг осознал, какое расстояние Зверь покрывает за одну секунду. Глядя, как он бежит, взметая фонтаны грязной воды, Ричард понял, что был неправ, – Зверь быстр, как ветер. В тридцати футах от них Зверь с тихим рыком остановился. От его боков валил пар. Он взревел – победно, призывно. Обломки копий, мечей, ножей торчали из его шкуры. В желтом свете ракеты пылали его алые глаза, сверкали клыки, поблескивали копыта.
Зверь склонил свою крупную голову. Ричард подумал, что он похож на кабана, – но нет, это немыслимо – таких гигантских кабанов не бывает! Он был размером с быка, со слона – огромный, как сама жизнь. Зверь уставился на них, и время остановилось – замерло на сотню лет, которая пролетела за двенадцать ударов сердца.
Охотница опустилась на колено и ловко вытянула из болота копье – оно высвободилось с чавкающим звуком. А потом прошептала:
– Наконец-то! – и в голосе ее звучала радость.