Заезд на выживание
Шрифт:
Волею случая — или то была рука судьбы — первое мое выступление в настоящих скачках состоялось в Фонтвелле, в начале октября того же года. Я так волновался, что детали события прошли для меня как в тумане, — казалось, все происходит одновременно, сливается в сплошное мутное пятно. Я настолько разнервничался, что едва не забыл пройти взвешивание. Потом прохлопал сигнал к старту и сразу же сильно отстал от остальных, пришлось проскакать целый круг, чтоб догнать других участников, и я так вымотался к концу, что ни на какую победу рассчитывать уже не мог. Мы стали одиннадцатыми из тринадцати, причем одного из наездников я обошел только потому, что он упал прямо передо мной. Так что дебют никак нельзя было назвать удачным. Но тренер, похоже, был доволен.
— По крайней мере, не свалился, и то слава богу, — заметил он уже
Я принял это как комплимент.
В тот же год мы с моей лошадкой участвовали еще в пяти соревнованиях и с каждым разом все лучше и лучше проходили дистанцию. И на последнем сгипль-чезе в Таусестере, за неделю до Рождества, пришли вторыми.
К марту следующего года я перескакивал через препятствия в общей сложности девять раз, пришлось испытать и первое падение, в Стратфорде. При этом больше пострадало мое эго, нежели тело. Мы с лошадкой шли первыми, оставалось перемахнуть всего через одну изгородь, и от осознания того, что выигрываю, я так сильно завелся, что послал своего скакуна в прыжок раньше времени, когда сам он решил еще прибавить скорости. В результате он задел корпусом верхнюю часть изгороди, мы оба рухнули на землю и уже оттуда завистливо следили за тем, как пролетают над препятствием остальные скакуны, стремясь к финишу.
Но, несмотря на этот неприятный инцидент и тот факт, что мне еще ни разу не удалось стать победителем, я по-прежнему обожал скачки и томился от скуки в перерывах между ними. В то же время мне явно не хватало интеллектуальной деятельности, хотелось чем-то занять голову, и временами я с тоской вспоминал студенческие годы. К тому же деньги, оставленные мамой, таяли просто с катастрофической быстротой. Пришло время распрощаться со своими фантазиями и начать зарабатывать на жизнь. Но чем, как? Быть стряпчим страшно не хотелось, с другой стороны, чем еще заняться человеку с дипломом юриста?..
Не все адвокаты являются стряпчими, вспомнил я слова одного из университетских преподавателей, их я услышал чуть ли не на первой неделе занятий. Есть еще и барристеры.
Для человека, собирающегося стать практикующим юристом в маленькой адвокатской конторе, мир барристеров казался загадочным и недоступным. Полученный диплом свидетельствовал о том, что я являюсь специалистом в таких областях, как юридическое оформление собственности, торговых и рабочих сделок и договоров, а также в делах семейных. Выходило, что с самого начала я не мыслил себя адвокатом-защитником в судах, не разбирался в криминальном праве и юриспруденции.
И вот я отправился в районную библиотеку в Хангерфорде и принялся изучать различия между барристерами и стряпчими. И вскоре узнал, что барристер — этот тот, кто встает в зале суда и вступает в непримиримые споры с оппонентами, в то время как стряпчий выполняет бумажную работу и находится в тени, где-то на заднем плане. Барристеры 27 громкими голосами обменивались мнением с другими барристерами в зале судебных заседаний, метали громы и молнии, а спряпчие составляли контракты и завещания в одиночестве, в тихих и душных своих кабинетах.
И тут вдруг меня вдохновила и взволновала столь блистательная перспектива — стать барристером, и я подал документы на поступление в Юридический колледж на факультет судебной практики.
С тех пор прошло четырнадцать лет, и я вполне освоился и утвердился в мире париков из конского волоса, шелковых мантий и протокола судебных заседаний. Но мечту стать лучшим из лучших в мире жокеев-любителей тоже не оставлял.
— Жокеи! На старт! — Голос распорядителя вернул меня к реальности. Нет, это никуда не годится, предаваться воспоминаниям в столь ответственный момент, подумал я. Надо сосредоточиться! Собраться!
И вот все девятнадцать жокеев-любителей на своих скакунах выстроились неровной линией, раздался хлопок, шлагбаум опустился, взлетел флажок, и мы рванулись вперед. Поначалу всегда трудно сказать, кто поведет гонку. Держались мы кучно, все вместе перешли с шага на рысь, а затем — и в галоп, по мере того как лошади набирали скорость.
Трехмильная дистанция в Сэндоуне тянется по дорожке вдоль одной стороны ипподрома, сразу после поворота от стартовой линии. Так что лошадям приходится совершить два почти полных круга и при этом преодолеть в общей сложности двадцать два препятствия. Первое, появляющееся вскоре после старта, выглядело совсем плевым.
Три мили — дистанция приличная, особенно по ноябрьской грязи, в конце дождливой осени, и никто из нас не спешил слишком рано прибавлять скорость. И вот все девятнадцать участников, приподнявшись в стременах, держась плотной группой, свернули на первую длинную кривую, где в конце нас поджидало препятствие с канавой и где мы впервые увидели толпы зрителей на трибунах.
Когда я еще только начал участвовать в скачках, меня больше всего поразила изоляция, в которой находятся участники. Да, у касс могут толпиться тысячи и тысячи азартных игроков, стремящихся сделать ставки, потом они валят на трибуны, где стараются перекричать друг друга, выкликая клички и номера, но для наездников эти трибуны с тем же успехом могут быть абсолютно безлюдны. Они слышат лишь топот лошадиных копыт по дерну, тот самый звук, так возбудивший меня еще мальчишкой на первых в жизни скачках в Фонтвелл-парке, и кажется, что этот звук заменяет все чувства. А для зрителя звук этот, то приближается, то удаляется вместе с лошадьми. Есть и другие звуки — хлопанье поводьев или хлыста, клацанье подков, крики жокеев, шорох копыт или шкуры, задевших березовые прутья изгороди, когда животное перелетает над ней на высоте нескольких дюймов. Все это вместе превращает скачки в довольно шумное мероприятие, и разобрать восклицания и слова в этом гаме сложно. Сюда не проникнет ни одобрительный возглас, ни комментарий или замечание по делу. Довольно часто пришедшие к финишу жокеи понятия не имеют о триумфах и провалах своих соперников. Если что-то произошло у них за спиной, они не знают, что именно — ну, допустим, что упал общепризнанный фаворит или же вырвавшаяся из-под контроля лошадь устроила настоящую свалку среда плотно идущих участников. В отличие от «Формулы-1», здесь нет радиосвязи или огромных электронных табло с информацией.
Скорость заметно увеличилась, когда мы отвернули от трибун и начался пологий спуск. Скачка приобретала все более напряженный характер.
Мы с Сэндменом шли по внутренней, более короткой стороне дорожки, едва не задевая ограждение, — впереди на два корпуса или около того двигалось лидирующее трио. И тут вдруг лошадь, идущая прямо передо мной, начала выдыхаться. И я испугался, что мне придется замедлить бег, поскольку деваться было просто некуда — внешнюю сторону дорожки занимали другие скакуны.
— Подвинься ты, черт, дай проскочить! — крикнул я впереди идущему жокею, нисколько, впрочем, не надеясь, что он уступит дорогу. И тут, к моему изумлению, он слегка отодвинулся от ограждения, давая мне возможность продвинуться вперед.
— Спасибо! — крикнул я, обходя его справа. Поравнялся и увидел раскрасневшееся юное лицо, расширенные глаза и гримасу досады. Вот разница, подумал я, между тем, каким я был и каким стал. Сейчас я бы ни за что не стал пропускать соперника, хоть проси и кричи он весь день. Скачки существуют для того, чтоб побеждать, а тот, кто слишком вежлив с противником, побеждает редко. Нет, и теперь я ни за что не стану совать палки в колеса сопернику, подрезать его или что-то там еще, хотя сам не раз становился жертвой подобных уловок. В раздевалке, до начала скачек и после них, жокеи могут быть милейшими парнями, но во время соревнований превращаться в злобных и безжалостных выродков. Такова уж их работа.