Заезд на выживание
Шрифт:
Две лошади выбыли на следующем препятствии, одна свалила изгородь. Случилось это при приземлении, животные упали на колени, жокеи полетели головами вперед и распростерлись на траве. Один из них оказался тем самым молодым человеком, который меня пропустил. Повезло, подумал я. Слава богу, что он не свалился прямо передо мной. Нередки случаи, когда участника «сшибает» другая падающая лошадь — малоприятное происшествие, и поражение тогда неминуемо.
Оставшиеся семнадцать наездников начали растягиваться в более длинную и рваную линию. И вот мы совершили второй, последний поворот. Сэндмен шел
—Давай, мальчик! — крикнул я, подбадривая коня.
Темп возрос, краем уха я услышал, что у кого-то из идущих позади проблемы.
— Подбери копыта, тварь! — крикнул один из жокеев, когда его лошадь врезалась задними ногами в воду.
— Скажи своей поганой скотине, чтоб прыгала нормально! — прокричал другой, когда мы уже почти преодолели первые из коварных «шпал».
И вот мы вошли в финальный длинный поворот, и только у четверых из нас остались реальные шансы на победу. Я по-прежнему шел по внутренней стороне дорожки, совсем близко от белого ограждения из пластика, остальные пытались обойти меня по внешней стороне. Пришпорить, послать вперед, еще пришпорить — руки и ноги у меня работали безостановочно и в унисон, и мы приближались к препятствию с прудом. Сэндмен был впереди, еще один длинный прыжок — и все останутся позади.
—Вперед, мальчик! — снова подстегнул я его, на этот раз почти шепотом. — Давай, давай!
Мы с ним устали, но и другие тоже. Три мили с препятствиями — нешуточное испытание, тут кто угодно выдохнется. Вопрос только в том, кто устал больше. И тут меня охватил испуг — я неимоверно устал. Ноги почти не двигались, я уже не мог как следует пришпоривать Сэндмена, я настолько ослаб, что дать хорошего бодрящего шлепка кнутом не получалось.
Однако мы все еще возглавляли гонку — примерно на голову. И вот второе препятствие. Сэндмен взвился в воздух, перемахнул его, но задел брюхом изгородь и приземлился сразу на все четыре ноги. Мать его!.. Две другие лошади пролетели мимо, отчего создалось впечатление, будто мы с Сэндменом пятимся назад. И я подумал: все потеряно. Но у Сэндмена были на этот счет свои соображения, и он устремился вдогонку. У последнего препятствия мы поравнялись с лидерами и брали его вместе, втроем, корпус в корпус.
Несмотря на то, что три лошади приземлились одновременно, двум другим все же удалось вырваться вперед, и они устремились к финишному столбу. И их наездники были полны решимости победить. Я же настолько изнемог, что почти не предпринимал никаких усилий. И вот мы с Сэндменом финишировали третьими, в чем было куда больше моей вины, нежели Сэндмена. Очевидно одно — слишком много времени я просиживал в судах. И три мили по грязи, по этим «восьмеркам» Сэндоуна оказались мне не по зубам. От радостного предвкушения в начале скачек осталось лишь чувство неимоверной усталости.
Я завел Сэндмена в загон, где его должны были расседлать, и едва не плюхнулся прямо на траву. Ноги не держали, казалось, были сделаны из желе.
— Ты в порядке? — озабоченно спросил Пол.
— В полном, — ответил я и попытался расстегнуть подпругу. — Просто выдохся маленько.
—
—Извини, — пробормотал я. Хорошо хоть я платил ему вполне приличную тренерскую зарплату.
Затем я поплелся на взвешивание, после чего отправился в раздевалку. Тяжело плюхнулся на скамью и подумал: может, пора завязывать? Нет, серьезно, пора прекратить это безумие и баловство под названием скачки, иначе дело кончится серьезной травмой. До сих пор мне просто очень везло, за все четырнадцать лет отделался всего лишь несколькими шишками, синяками да сломанной ключицей. И если, допустим, продолжить еще хотя бы год, я могу набрать лучшую форму, чем теперь, или же получить тяжелую травму. Я устало привалился к выкрашенной кремовой краской стене и закрыл глаза.
Очнулся я, только когда служащие начали собирать грязные тряпки в большие плетеные корзины. Очнулся и понял: вот и кончились последние в сезоне скачки, я сижу в раздевалке один-одинешенек и до сих пор даже не переоделся.
Я медленно поднялся со скамьи, стащил с себя жокейское обмундирование, взял полотенце и пошел в душ.
Скот Барлоу полусидел-полулежал на кафельном полу, привалившись к стене, сверху на ноги хлестала вода из душа. Из правой ноздри ползла струйка крови, веки опухшие, глаза закрыты.
—Что с тобой? — Я склонился над ним, тронул за плечо.
Он приоткрыл глаза и взглянул на меня, и не было в его взгляде никакой теплоты.
—Отвали, — пробормотал он. Очаровательно, подумал я.
— Просто хочу помочь, вот и все.
—Чертовы любители, — проворчал он. — Все время мешаются под ногами.
Я оставил без комментариев эту его ремарку и стал мыть голову.
—Ты меня слышишь? — прокричал он с присущей ему шотландской напористостью. — Я сказал, что такие, как вы, всю жизнь нам мешают.
Я хотел было напомнить Скоту, что я ему не конкурент, что всегда принимал участие в скачках только для любителей, а ему скакать с нами все равно бы не разрешили. Но потом подумал, что это лишь напрасная трата времени, к тому же он явно не в настроении, чтоб вступать с ним в споры. И, продолжая не обращать на Скота никакого внимания, закончил принимать душ и растерся полотенцем. Теплая вода и растирание вернули силы ноющим мышцам. Барлоу меж тем продолжал талдычить свое. Кровь из носа идти у него перестала, последние ее капли смыло водой.
Я вернулся в раздевалку, оделся и стал собирать вещи. Профессиональным жокеям помогают мальчики-конюхи. Вечером после каждой скачки собирают их шмотки, одежду стирают и сушат, ботинки чистят, седла протирают намыленной губкой, чтоб к следующему выступлению все блестело. Я же, выезжающий на старт раз в две недели, а иногда и гораздо реже, должен был заботиться о себе сам, услуги конюхов мне не полагались. Я побросал грязные и влажные тряпки в сумку, чтоб забрать их домой и положить в стиральную машину, которая стояла у меня на кухне.