Загадка 602-й версты
Шрифт:
— Раньше нас схватил, значит, гад. Твой фарт. Только ведь тебе-то, дураку, от этого богатства пользы не будет. Эх, и как же мы тебя проглядели. Больным прикинулся, стерва.
Боец притащил деревянную ногу двойника, и Полозов внимательно осмотрел ее. Так и есть. Нога была даже в деталях сделана так, чтобы походить на ногу Данилы Романовича. Даже белая войлочная подушка, на которую опирается колено, была по краям аккуратно обшита кожей, а кожа, в свою очередь, прибита к деревяшке обойными гвоздями с медными шляпками. Теперь Иван окончательно убедился, что означали следы на снегу и почему погиб Старостин.
—
— Ты это о ком?— уставился на него подошедший Могутченко.
— О себе, конечно,— успокоил его Полозов.
— Самокритика, значит. Валяй,— добродушно согласился начальник отдела.— Может, поновей что-либо скажешь?
— Сейчас посмотрим, как ты запоешь,— загадочно усмехнулся Иван. Он снова вытащил спрятанный было сверток и показал его Могутченко.
— Что это?— недоверчиво глядя на сверток, спросил начальник отдела.— Неужели?..
— Вот именно,— торжествующе ответил Полозов.— Это то, из-за чего эти мерзавцы убили Галину и Данилу Романовича.
XII Эхо таежных боев
Уже светало, когда обе дрезины затормозили около казармы взвода охраны. Могутченко, Полозов и Сергей Когут пошли к казарме. Козаринов с бойцами начали высаживать раненых бандитов.
Не дойдя до казармы шагов тридцать, Полозов остановился и прислушался. Остановились и его спутники. В казарме определенно творилось что-то недоброе. Слышалось чье-то рычание, кто-то вопил и на кого-то кричал Леоненко.
Полозов со всех ног кинулся к казарме. Могутченко и Когут за ним. Распахнув двери казармы, Полозов замер. Стол, табуретки, скамейки, сундучки бойцов, обычно аккуратно стоявшие на краю нар, все валялось как попало в полном беспорядке. Посреди этого хаоса яростно метался доведенный до крайней степени бешенства Немко. За ним гонялся Леоненко, пытавшийся прикрутить веревкой к телу хотя бы одну руку беснующегося.
Немко, казалось, не замечал ничего. Схватив за опояску связанного по рукам и ногам человека в полушубке, он молотил им как снопом по чему попало. Избиваемый орал изо всех сил.
Быстрее всех на происходившее отреагировал Сергей Когут. Отстранив растерянно остановившегося в дверях Полозова, он шагнул вперед и схватил Немко за руки. Яростное рычание идиота сменилось криком боли. Немко отпустил свою жертву. Когут завел руки Немко за спину и Леоненко старательно связал их.
— По какому поводу побоище?— спросил Могутченко.
— Ну и силенка у вас, товарищ,— не замечая, что Могутченко ждет ответа, восхищенно проговорил Леоненко.— Ведь Немко-то настоящий битюг. С ним только оглоблей справиться можно. А вы как с мальчиком.
— Что здесь произошло?— повторил вопрос начальника Полозов.
— Это я с ним,— указывая на Немко, доложил Леоненко,— политработу провел.
— Политработу?!— удивленно, чуть не в один голос, переспросили Могутченко и Полозов, оглядывая обычно блиставшую чистотой, а теперь разгромленную комнату.
— От твоей политработы всегда люди бесятся?— насмешливо спросил бойца Могутченко.
—
— Да он и так, по-моему, еле жив,— высказал свое мнение Сергей Романович.— Эй, Порфирий Севастьянович! Жив ты еще?
Полозов заметил, что веки лежавшего на полу «Угодника» дрогнули, но глаз он не открыл.
— Вы знаете этого гражданина, Сергей Романович?— спросил Могутченко.
— Давно знаю,— ответил Когут.— С детства. Отцы шабрами были. Потом он удрал за границу. В Харбине жил.
— Очень вовремя вы к нам приехали, Сергей Романович,— довольно улыбнулся Могутченко.— Ведь на установление личности вот такого, скажем, артиста, пришлось бы не один месяц затратить. Сам-то он ничего не сказал бы.
— Сейчас все расскажет,— мрачно пообещал Когут.— Я за брата с них шкуру сдеру. Слышишь ты...— тронул он носком сапога лежавшего «Угодника».
— Слышу,— слабым голосом ответил тот.— Напрасно ты, Серега, на меня разъярился. Я в этом деле мелкая рыбешка. Мое дело было этого дурака морочить. За это расстрел не дадут.
— Рассчитал?— насмешливо бросил в ответ Когут.— Плохо рассчитал. За твои прежние делишки, за уход с белыми за кордон как раз и набежит точно на высшую меру.
— Прежние делишки давность покрыла, а за все, что сейчас... так я в полное раскаяние пойду,— еле шевеля разбитыми губами, объяснил «Угодник».— Я ведь в этом деле не главный, упорствовать и вилять не буду. Пашку-то ухлопали, что ли?
Ему никто не ответил. Могутченко жестом пригласил Сергея Романовича пройти в комнату Полозова.
— А что с Немко будем делать?— шепотом спросил Леоненко Полозова.
После короткого обмена мнениями Могутченко и Полозов решили освободить Немко.
— Ты с ним поговори,— сказал Полозов бойцу.— Чтобы на склад он ни ногой.
— Поагитируй в общем,— усмехнулся Могутченко.— Может, он еще кого отлупит.
В комнате Полозова, еще не успев скинуть полушубка, Могутченко потребовал:
— А ну, показывай, что ты сегодня ночью из старой деревяшки выудил?
Вытащив из пазухи пакет, Иван неторопливо повертел его в руках и даже взвесил на ладони.
— Да не тяни ты, чертушка,— не выдержал Могутченко.
Крепкая, хорошо пропитанная варом, толстая льняная нить скрипнула на лезвии ножа, клеенка развернулась, и вот на стол перед Иваном и его спутниками легли два куска карты и двойной лист хорошей линованной бумаги, весь исписанный крупным угловатым почерком Данилы Романовича. Могутченко взял лист и развернул его. Письмо покойного Когута на первый взгляд не имело определенного адреса. Оно начиналось словами: