Загадка Эндхауза
Шрифт:
– С дядей?
– Да, с доктором Маком Эллистером. К слову сказать, довольно темная личность. Но я продолжаю. Возможно ли, что, прежде чем о гибели Майкла Сетона было объявлено официально, какие-то сведения просочились в адмиралтейство частным порядком?
– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните? Пусть даже Челленджер узнал о смерти Сетона раньше всех, все равно это не причина для убийства любимой девушки.
– Вполне согласен. Все, что вы говорите, абсолютно логично. Но я же вам сказал, это всего лишь факты, которые мне хотелось бы выяснить. Я по-прежнему остаюсь ищейкой, которой приходится
И. Мсье Вайз. – Как объяснить его слова о фанатической привязанности его кузины к Эндхаузу? Какую цель мог он преследовать, утверждая это? Получил ли он завещание или не получил? Да и вообще, честный он человек или нет?
И наконец, К. Точным здесь остается то же, что и прежде, – огромный вопросительный знак. Существует ли он на самом деле или… Боже мой! Что с вами, мой друг?
С внезапным криком я вскочил со стула и дрожащей рукой указал на окно.
– Лицо! – закричал я. – Я видел в окне чье-то лицо. Ужасное! Его уже нет, но я его видел!
Пуаро бросился к окну, распахнул его и выглянул наружу.
– Здесь никого нет, – заметил он с сомнением. – Вы уверены, что оно вам не почудилось, Гастингс?
– Я убежден. Кошмарное лицо.
– Здесь, правда, есть балкон. Если кому-то захотелось подслушать наш разговор, он без труда мог бы сюда добраться. Что вы имели в виду, когда назвали его лицо ужасным, Гастингс?
– Бледное, с вытаращенными глазами, почти нечеловеческое.
– Это все ваша лихорадка, мой друг. Лицо – допустим. Неприятное лицо – тоже возможно. Но почти нечеловеческое – это уж слишком. У вас создалось такое впечатление, потому что лицо было прижато к стеклу; к тому же вы никак не ожидали его там увидеть.
– Это было ужасное лицо, – упрямо твердил я.
– Оно не показалось вам… знакомым?
– Ни в коем случае.
– Гм… а между тем это вполне возможно. Вы едва ли смогли бы узнать человека при таких обстоятельствах. Интересно, да… очень интересно…
Он задумчиво складывал свои записки.
– По крайней мере одно хорошо. Если даже этот человек подслушивал наш разговор, то, к счастью, мы с вами ни разу не упомянули, что мадемуазель Ник жива и здорова. Что бы он там ни подслушал, этого он все равно не узнал.
– Признайтесь все же, – заметил я, – что результаты вашего, э-э… блестящего маневра до сих пор были несколько огорчительны. Ник мертва, а никаких ошеломляющих событий не последовало.
– Еще рано. Я ведь назначил двадцать четыре часа. Вот завтра, если я не ошибаюсь, кое-что должно произойти. Иначе… иначе – я заблуждаюсь от начала и до конца. Существует такая вещь, как почта. Я возлагаю большие надежды на завтрашнюю почту.
Проснувшись утром, я почувствовал, что очень ослабел, но лихорадка прошла. Мне захотелось есть. Мы с Пуаро позавтракали в гостиной.
– Ну-с, – ехидно спросил я, глядя, как он раскладывает полученные письма. – Почта не обманула ваших ожиданий?
Пуаро промолчал. Он только что вскрыл два конверта, и тот и другой явно со счетами. Я отметил, что, вопреки привычке, мой друг не хорохорится и выглядит довольно угнетенным.
Затем я занялся своими письмами. В первом из них я нашел извещение о спиритическом
– Ну что ж, – заметил я, – если остальные пути заведут нас в тупик, придется обращаться к спиритам. Я и то удивляюсь, почему столь редко прибегают к этому способу. Подумайте, душа жертвы возвращается на землю и называет своего убийцу. Чем вам не доказательство?
– Это едва ли помогло бы нам, – рассеянно ответил Пуаро. – Не думаю, что Мегги Бакли знала, кто в нее стрелял. Если бы даже она смогла заговорить, она не сообщила бы нам ничего существенного. Ба! Вот забавно!
– О чем вы?
– Вы говорите мне о голосах с того света, и в ту же минуту я распечатываю это письмо.
Он кинул его на мой конец стола. Письмо было от миссис Бакли. Вот что она писала:
«Приход Ленгли
Дорогой мсье Пуаро! Вернувшись домой, я нашла здесь письмо, написанное моей несчастной девочкой после приезда в Сент-Лу. Боюсь, в нем не окажется ничего интересного для вас, но я подумала, что, может быть, вы захотите на него взглянуть.
Благодарю вас за участие, искренне Ваша
Читая вложенное ею письмецо, я почувствовал, что у меня сдавило горло. Письмо было таким будничным, не омраченным даже тенью надвигающейся беды.
Вот что там было написано:
«Дорогая мама!
Я жива и здорова, доехала благополучно. До самого Экзетера в вагоне было только двое пассажиров.
Здесь чудесная погода: Ник выглядит здоровой и веселой, пожалуй, чуточку возбуждена, но я все же не понимаю, зачем она прислала мне такую телеграмму. По-моему, ничего бы не случилось, если бы я приехала во вторник.
Пока кончаю. Сейчас мы идем пить чай к соседям. Они австралийцы и снимают здесь флигель. Ник говорит, что они симпатичные зануды. У нее будут гостить миссис Райс и мистер Лазарус. Он торгует предметами искусства. Сейчас я брошу письмо в ящик у калитки, и почтальон успеет его захватить. Завтра напишу еще.
Твоя любящая дочь
P.S. Ник говорит, что у нее все же была причина послать такую телеграмму. После чая она мне расскажет. Она какая-то странная и очень нервничает».
– Голос с того света, – тихо заметил Пуаро. – Но он… не говорит нам ровно ничего.
– Ящик возле калитки, – почему-то вдруг вспомнил я. – Это ведь тот самый, в который Крофт якобы опустил завещание.
– Якобы… м-да. Любопытно. Ох как любопытно!
– А в остальных письмах нет ничего интересного?
– Ничего. И это меня очень огорчает, Гастингс. Я брожу в потемках. По-прежнему в потемках. Я ничего не понимаю.
Зазвонил телефон. Пуаро подошел и взял трубку.
В ту же минуту лицо его переменилось. Он держался очень сдержанно, и все же я заметил, что он донельзя взволнован.
Его собственное участие в разговоре сводилось к репликам, по которым совершенно невозможно было догадаться, о чем идет речь.
Но вот, проговорив: «Прекрасно. Благодарю вас», он положил трубку и вернулся ко мне. Его глаза блестели от возбуждения.
– Ну, что я говорил вам, мой друг? События начались.
– Что же случилось?