Загадка Фестского диска и змеепоклонники
Шрифт:
«Все — только сон,
никто не говорит здесь правды…»
Если же где-нибудь в кодексах какой-нибудь князь 8-Олень или княжна З-Кремень кем-то прославлялись, то этому они были обязаны не лично себе, а орлам, ягуарам, змеям и лентам, неким скрученным объектам и разноцветным полоскам. Стало быть, кодексы по их значимости для рода человеческого могли выполнять такую же историческую роль, какую в отношении Солнечной системы, а особенно — Земли, сыграл в Европе труд Коперника, отобравший у нашей планеты статус центра, пупа Вселенной.
Точно так же кодексы трактовали и человека, но
Такое прочтение кодексов только для меня могло быть потрясением, откровением: человек, разделанный на кусочки, человек-маска, человек, не являющийся самим собою…
Для читателя XX века — и не только в силу специальности посвященного в новейшие достижения естественных наук, а хотя бы просто знакомого с книгами генетика Дж. Монода «Неизбежность и случайность», зоолога Десмонда Морриса «Нагая обезьяна», биолога Р. Доукинса «Эгоистичный ген» или физика Ф. Капры «Дао физики» и уже поэтому одному думающего, что сенсаций Дарвина отнюдь не достаточно для описания места человека в природе, — тем не менее должно было стать поразительным открытием то, что он, современник многих открытий, еще только проникает в те сферы, в которых уже тысячу лет назад свободно ориентировались индейские ученые, сообщая о них в своих рисованных книгах…
Не было, как мне казалось, даже и нужды доказывать, что их видение человека, отраженное в кодексах, было близким, а по своей последовательности даже опережало самые смелые взгляды передового поколения современных биологов. Человек был для них динамическим явлениям, процессом, происходящим в пространстве и времени. В этом непрекращающемся процессе развития, роста, изменения, разложения он был результирующей разнообразнейших воздействий.
Именно в связи с таким особым видением его — человека — рисовали не в привычной, обыкновенной манере, а изобразительным языком, наподобие мозаики, собранной из знаков, символов, передающих особенности всех тех процессов, которые творят тела и сознание.
Среди этих поразительных изображений я искал ту пиктограмму, которая бы выражала наиболее обобщенную истину, являла бы собою какое-то элементарное, но основополагающее значение, сжато и точно определяющее человека. Я поочередно обращался к клеткам, хромосомам, генам, пока наконец не понял, что иду не тем путем. Человек миштеков не был колонией клеток— во всяком случае, не только ею. Правда, тело считалось горой клеток, но это было слишком упрощенное объяснение, и такой концепции недоставало широты, чтобы вместить в себя все то, что кодексы связывали с человеком. По той же причине и то, что тело древние мексиканцы представляли в виде скопища или храма хромосом, можно было считать лишь еще одним относительным приближением к ясности.
Убежден, что миштекские жрецы очень легко показали бы относительную ценность модели Доукинса с ее человеком как «машиной для существования генов», и вовсе ограниченной представилась бы им модель «нагой обезьяны» Морриса…
Я открыл суть концепции миштеков, нашел ключ к ней далеко от их собственной земли, и этим ключом была
ДРАГОЦЕННАЯ ВОДА
Чичен-Ица лежала в центре раскаленной плиты Юкатана. Словно недостаточно было жара, льющегося с неба, кто-то еще поджег — а может, она загорелась сама — низкую, плотную, игольчатую сельву по сторонам шоссе. Километр за километром я ехал, овеваемый дымом, грязно-голубым или
Пожар вскрывал скалы. Белые известняковые чешуйки лежали у их оснований. Гигантская плита прикрывала» весь безводный полуостров. Воду поглотил известняк, вернее, она растворяла эти камни и пробуравливала сеть подземных проходов, чтобы спрятаться в них. Любой дождь, даже самый обильный, в разгар сезона дождей, по тысячам щелей проникал в глубь известняка И скрытыми каналами стекал в море. Только иногда обвалившиеся кровли туннелей или размытые расщелины раскрывали в двадцати — тридцати метрах ниже черный, как ночь, поток. Там была страна Тлалока, хозяина вод разместившегося там мира, дарителя жизненной влаги; там скрывался он, в пещерах подземелий.
Я уехал именно на Юкатан и прежде всего к нему. В его святилища, укрытые под землей индейцами майя, так отличающиеся от храмов остальных богов. По пути — Чичен-Ица, знаменитые, особенно посещаемые руины. С ними я не связывал больших надежд. Уже на фотографиях я изучил каждый квадратный метр их стен. Прекрасно знакомая символика по сути, повторяла, хоть и условно, стилистически иначе, сущность сообщений «народов науатль. Змеи, Древа Жизни; ленты, сплетенные шнуры… Большинство из них композиционно больше похожи на аллегории, свод священных символов, нежели на записи, которые могли бы помочь открыть что-то новое…
Несколько домов у шоссе, торговцы сувенирами и напитками, современный отель под пальмами; другой, старый, вроде колониальной резиденции в большом саду; ряды автобусов. Над их крышами по одну сторону шоссе вздымалась пирамида с храмом на вершине, по другую, в просвете между деревьями, знаменитый Каракол-Улитка, храм, своей круговой проекцией — необычной для майя — свидетельствующий о том, что его создали тольтеки, точнее, только тольтекские строители.
Купив билет, я пошел туда, где, как мне казалось, будет меньше народу. Люди толпились на пирамиде и между высокими стенами арены для игры в каучуковый мяч. Я пошел напрямик по просторной площади к дорожке, ведущей через кусты к священному колодцу — сеноту. Все еще думая о Тлалоке, я хотел увидеть это творение природы, некогда почитаемое на территории всей Мезоамерики. Доказано, что к этому священному месту стекались с дарами пилигримы из самых отдаленных земель. А привлекали их вовсе не пирамиды, арены и храмы, возведенные людьми, а именно то, что создала сама природа.
Я уже приближался к провалу, когда какая — то экскурсия с гидом показалась из зарослей кустарника и, перейдя мне дорогу, облепила край колодца. Правда, я мог пройти дальше по гигантскому обводу, но решил дождаться своей очереди в скудной тени деревьев. Я глядел на красные, словно лишенные кожи, спины и такие же, слишком быстро загоревшие ноги. T-shirtsи hot- pants [12] плотно облегали тела.
Совсем иных паломников, размышлял я, видела эта вода. Накидки из перьев, воздушные туники, венки, ожерелья, золотые украшения, шлемы с султанами, тотемы, трости с погремушками, священные луки и церемониальные стрелы, головы орлов и шкуры ягуаров на плечах рыцарей…
12
Тенниски и плотно прилегающие брючки.