Загадка Катилины
Шрифт:
— Что меня всегда интересовало, кому же ты служишь. Ты знал обоих очень хорошо, когда же ты решил перейти на сторону Цицерона и оставить Катилину?
— Гордиан! У тебя у самого нет вкуса, если задаешь такой вопрос.
— Потому что он ставит под сомнение твой юношеский идеализм?
— Нет, потому что он ставит под сомнение наличие у меня здравого смысла. Зачем мне выбирать того, кто заведомо проиграет? Да, я знаю, что ты думаешь о Катилине и Цицероне. Иногда целесообразность перевешивает над вкусом. —
— А не ложную…
— Да, да. На самом деле в прошлом году я уже не служил ни Катилине, ни Цицерону, хотя оба считали меня своим человеком.
— Никому из них? Кому же тогда?
— Моему старому учителю, Крассу.
Увидев недоверие на моем лице, Марк Целий пожал плечами.
— Понимаешь, ему же надо было наблюдать за обоими, знать, как они к нему относятся; и я хорошо справлялся с работой. Ты думаешь, только один Цицерон наводнил город своими шпионами? Да Красс и платит лучше.
— Насколько я понимаю, они все тебе платили за услуги. Мне кажется, ты и сам иногда не понимаешь, на чьей ты стороне. Так ты говоришь, Красс?
Он улыбнулся.
— Я сказал тебе как человеку, в порядочности которого я уверен. Ты болтать не будешь. Да ведь ты и не знаешь, верить мне или нет.
— Мне кажется, ты сам себе не веришь.
Он подался назад со смущенным видом.
— Мне кажется, тебе лучше жить в городе, Гордиан. Ты отдыхаешь, выглядишь бодрее, чем в провинции.
Через мгновение к нам присоединился Цицерон. Целий встал и попрощался с нами обоими.
— Уже уходишь? — спросил Цицерон.
— У него дело — подобрать ковер под цвет глаз, — объяснил я.
Цицерон улыбнулся, чтобы скрыть недоумение, и Целий ушел.
— Итак, как я уже говорил, у меня к тебе небольшая просьба.
— Не знал, что я до сих пор что-то должен тебе.
— Гордиан, оглянись! — сказал он, указывая на сад с колоннами, статуями и фонтаном. — Ты мне сам дал понять…
— Поверь мне, Цицерон, я заслужил этот дом, каждый его камушек! — проговорил я с такой страстностью, что он придержал свою риторику.
— Хорошо, но сначала выслушай меня.
— Хорошо, но мне кажется, если кто-то и должен просить об одолжении, так это я. Называй это компенсацией, если хочешь. Несколько месяцев тому назад, когда я еще жил в поместье, мне был нанесен ущерб людьми из Рима. Они искали Катилину в моем доме. Кто их послал ко мне? Кто приказал им обыскать мой дом и напугать мою семью? Если бы они нашли его, то убили бы на месте, в этом я не сомневаюсь.
Цицерон нахмурился. Либо я раздосадовал его, либо у него опять неполадки с желудком.
— Ладно, ладно, Гордиан, будем считать, что и я тебе должен. Ведь ужасно сознавать,
Я поставил чашу на стол и скрестил руки.
Цицерон улыбнулся.
— Очень простая вещь, поверь. Понимаешь, ведь официально никто из армии Катилины не остался в живых после Пистории…
— Я тоже слыхал об этом, — сказал я, вспомнив лязг оружия. — Все они погибли, сражаясь.
— Да, все они были римлянами и оставались ими до самой смерти, как ни жестоко они заблуждались. Но до моего сведения дошло, что, по крайней мере, двое осталось — отец и сын.
— Неужели? И как ты об этом узнал?
— У меня ведь повсюду осведомители, не забывай об этом. И мне кое-что нужно от этих уцелевших.
— Не отмщения, я надеюсь. И так уже было достаточно казней и судов после гибели Катилины. Мне казалось, что всех врагов государства уже наказали.
— Нет. От них мне нужно, чтобы они вспомнили речь Катилины.
— Его речь?
— Ту, что он произносил перед сражением. Ведь он должен был ее произнести, как всякий римский полководец.
— Возможно. А почему она тебя интересует?
— Чтобы завершить мои записи в качестве консула. У меня есть записи всех речей за предыдущий год — мои выступления против Катилины, обсуждения в Сенате — Тирон постарался. Есть копии писем, согласно которым обвинили заговорщиков, записи речи помощника Антония перед битвой…
— У него, кстати, что-то было не в порядке…
— Кишки у него были не в порядке, — сказал он сочувствующим тоном человека, страдающего от хронической диспепсии. — Но ни у кого нет речи Катилины перед его последней битвой. Забудь слово «одолжение», я заплачу серебром тому, кто поведает ее мне.
— Тебе она нужна для написания воспоминаний?
— Почему бы и нет? Заговор Катилины был одним из наиболее значительных событий за всю историю Республики. А что до моей роли, так некоторые даже говорят, что иногда я достигал такой власти, что приближался к образу царя-философа, каким он описан у Платона. Они, конечно, преувеличивают, но…
— Пожалуйста, Цицерон… — Теперь у меня заболел живот.
— Мне нужна речь Катилины, нужна для потомства. На твоих условиях. Ты можешь сам записать ее на досуге, можешь продиктовать Тирону.
— И он тут же запишет ее своей скорописью?
— Да, если будешь говорить достаточно быстро.
Я поморщился при мысли о том, что речь Катилины попадет в руки его преследователя. А с другой стороны, разве можно дать бесследно исчезнуть его словам? Что еще из его наследства переживет века? Статуи его никогда не будут воздвигнуты, историки его не прославят, сына он не оставил. Через несколько лет останутся одни лишь слухи и злословия.