Загадка лондонского Мясника

Парсонс Тони

Бен Кинг застенчиво улыбнулся журналистам, которые галдели наперебой.

– Примите наши поздравления! Несколько слов, господин министр!

– Вы – самый молодой секретарь казначейства в истории. Что вы чувствуете?

– Какой политики вы будете придерживаться на новом посту? Намного ли измените курс?

– Как собираетесь организовать работу фракции, мистер Кинг? Намного ли измените курс? Расшевелите их всех?

Кинг вполголоса поздоровался с полисменом, стоящим у двери, и тот взял под козырек. Политик и Сири

Восс вошли в дом, а у меня опять схватило поясницу.

Стэн спал у ног Скаут. Стоило мне вздрогнуть, как он вскочил и потянулся, глядя на меня огромными круглыми глазами – хвост вниз, хвост вверх. Стэн будто говорил: «Нужно делать так каждый день, ты разве не понимаешь?» А может, просто хотел, чтобы ему дали поесть.

В кармане джинсов завибрировал телефон. Помолчал и начал вибрировать снова. Я вытащил его, прочел сообщение от Энн и подумал, что никого не знаешь так мало, как бывших возлюбленных.

– Ангел, – сказал я дочери с беззаботностью, которой не чувствовал, – мама сегодня не приедет. Что-то случилось, прости.

– Она занята, – ответила Скаут, глядя на меня без всякого выражения.

Я кивнул, не сводя с дочери глаз. Девочка пошла к столу, взяла коробку с карандашами и открыла альбом. Я немного постоял рядом, наблюдая, как она рисует голову Стэна. Получалось отлично. Красивые выпуклые глаза, уши, похожие на волнистые локоны девушек на старинных картинах, нос, напоминавший смятый чернослив, и прекрасный хвостик с «перышками» шерсти – все вышло, как настоящее.

Я взял дочку за руку, и Скаут подняла глаза.

– Милая. Мы с тобой теперь одни. Но все хорошо. Правда ведь?

Она посмотрела на рисунок и снова на меня:

– Да. Все хорошо.

Я выдохнул:

– Скаут?

– Что?

– Я очень, очень тобой горжусь.

Девочка встала, неловко обняла меня, и я поцеловал ее в макушку. Затем Скаут отправилась к себе в комнату, а следом побежал Стэн, подняв хвостик, точно перископ.

Я повернулся к телевизору как раз в тот момент, когда Бен Кинг вышел из дома номер десять. Сири Восс с охапкой бумаг семенила следом, но когда политик приблизился к журналистам, отступила в сторону.

Бен Кинг улыбнулся, слегка склонил голову набок и посмотрел в камеру так же, как часто смотрел на меня – чуть искоса, проницательным, обезоруженным и обезоруживающим взглядом, будто видел в собеседнике то, чего не видит больше никто.

И тут я заметил, что у него стеклянный глаз.

Сатклиф говорил правду. Двадцать лет назад, в той подвальной комнате, один из парней действительно лишился глаза – хоть какая-то плата за жизнь убитой девушки. Но это был не Хьюго Бак.

«Ты, – думал я, пока Бен Кинг улыбался в камеру, стоя на Даунинг-стрит. – Ты».

Я представил мальчишек, сидящих за столом. Близнецы впервые в жизни яростно ссорились. Одинаковые во всем, не считая сердец. Один из братьев изо всех сил швырнул в другого стакан. Теперь

я знал: Нэда Кинга не было в подвале в ту ночь, когда оборвалась жизнь Ани Бауэр. Там был его брат, Бен.

– Папа? – сказала Скаут.

Она принесла свои боксерские перчатки – один из тех неудачных подарков, которые так часто покупают родители, еще лелея тщеславную надежду, что дети разделят их увлечения. Один из тех подарков, которыми восхищаются из вежливости, а потом кладут в шкаф и забывают там навсегда.

Однако Скаут вспомнила.

– Научи, – попросила она. – Покажи мне – как.

И я помог ей надеть перчатки. Я выбирал самый маленький размер, но они все равно были ей велики и выглядели смешно. Однако мы не улыбались.

Я поднял ладони.

– Когда бьешь, двигайся так, будто ловишь муху. Ловила когда-нибудь мух?

Она поежилась:

– Я видела, как Стэн однажды поймал осу.

– Вот и представь это. Бить нужно очень быстро и так же быстро отводить руку.

Я показал удар и снова подставил ей ладони.

– Теперь попробуй.

Скаут нахмурилась:

– У меня силы нет.

Я погладил ее по плечу.

– Милая, дело совсем не в том, как сильно ты бьешь.

И Скаут начала боксировать.

* * *

А потом, совсем неожиданно, наступил канун Рождества. Небо стало серым, чувствовалось, что скоро повалит снег.

Я сидел в темном зале школы и смотрел на одетых в простыни ангелов с крыльями, примотанными скотчем, на пятилетних волхвов с ватными бородами, на игрушечных животных в загоне. Посреди всего этого, потрясая кулачком в небеса, стояла Сердитая Овечка.

– Ангелам хорошо! – с горечью сказала она. – Ангелы могут прилететь в ясли. А мне придется идти!

Овечка – Скаут под старым ковриком, приклеенным на такой же старый рюкзак, и с носом, вымазанным черной тушью, – прищурилась, глядя вверх.

– Почему я должна идти в ясли? Я вовсе не хочу видеть младенца, которого зовут Иисус…

Потом она раскаялась и встала на колени, качая головой, а волхвы и ангелы теснились в глубине сцены.

– Ну зачем я была такой сердитой! Зачем жаловалась? Теперь-то я вижу! Наконец я все поняла. – Скаут подняла голову и посмотрела на нас. – Это особенный ребенок.

Маргарет Мэллори наклонилась и пожала мне руку. Вместе с другими родителями мы сидели в темноте и смотрели на сцену. Я давился от смеха, а по щекам текли горячие слезы.

От автора

Первую серьезную статью, ради которой не нужно было всю ночь гулять на вечеринке с рок-звездами, я написал о Центральном полицейском управлении Вест-Энда, что на Сэвил-Роу, 27.

Молодые мужчины и женщины, с которыми я там познакомился, – одни из лучших людей на свете. Они настоящие, но книга, в которой я описал место их работы, – выдумка.