Загадка Отца Сонье
Шрифт:
Точно так же и я, предуготовившись к смерти, ведать не ведал, что мой ангел, странный ангел мой, не то хранитель, не то убийца, уже тут, рядом, и он слышал все.
Пока что он мой хранитель и твой убийца – так что смейся, но до поры, Турок…
Мы с Полем и Пьером опять вместе. Загадочное убийство чистильщика по прозвищу Баклажан и конец Турка с его дружками
Надобно сказать, что покуда я, содрогаясь от страха всем нутром, слушал Турка, дверь камеры не раз открывалась и закрывалась – неутомимые пруссаки
Вдруг за спиной у меня раздались знакомые голоса:
— Ба, Диди, и ты здесь?!
— Тебя-то за что?
Боже, Пьер с Полем! И они тут! Все же умирать, когда рядом друзья, как-то легче.
— А вы как здесь оказались? — спросил я, с трудом унимая оставленную мне Турком дрожь.
— Погоди, все расскажем, — пообещал Пьер и кивнул в сторону окна: — А это кто?
— Мы все слышали, — добавил Поль. — Он что, всерьез хочет тебя зарезать?
— Серьезнее не бывает, — вздохнул я. — Ладно, потом расскажу. Сначала давайте – что с вами, за что вас? (Вот что значит друзья рядом. Я уже, кажется, приходил в себя.) — За что это вас?
— По ошибке, — сказал Поль. — Скоро, наверно, выпустят. (Ах, большинство попавших в Ад поначалу так думает. Если бы не близость пяти часов утра, то и ваш покорный слуга думал бы так же.)
— Из-за чистильщика, — угрюмо прибавил Пьер.
Я взглянул на них с недоумением:
— Из-за Баклажана? — Такое прозвище в городе носил наш старик чистильщик обуви из-за своего носа, мясистого и от пьянства темно-сизого, как зрелый баклажан. По морде он, конечно, мог получить за то, что спьяну ругался по-черному, но чтобы пруссаки стали кого-то арестовывать за это…
— Из-за него, — кивнул Поль. — Кто-то прикончил старика в его же будке.
— Может, пруссаки и прикончили? — неуверенно предположил я, что было, конечно, глупо: никто бы из-за этого горького пьяницы в жизни на такой грех не пошел, ни пруссаки, ни тем более наши. Кроме разве что… — Когда это произошло? — спросил я.
— Да с полчаса назад, — сказал Пьер.
Нет, значит, не Турок – он со своими дружками был в это время тут.
— От прусского унтера он только по морде получил, — добавил Пьер, — очень сердитый унтер попался. Но – нет, не он. Может, штыком бы со зла и мог приколоть, а чтобы так!..
— Как? — не понял я.
— Да через пять минут сидел уже дохлый у себя в будке и спица из уха торчала.
Вот это да! Чтобы так убивали – такого у нас в городке еще не было. И главное – кого! Безобидного в сущности, нищего пьянчужку!
Я спросил:
— Ну а вы-то здесь при чем?
— Да мы, как узнали, что ты арестован, — сказал Поль, — сразу дунули в комендатуру – объяснить, что тут ошибка, что ты уважаемый в городе господин. Как раз шли мимо базара – думаем, башмаки надо бы почистить: когда башмаки сверкают, к тебе
— Причем на хорошем немецком, — вставил Пьер. — Мы, конечно, ни слова не поняли…
Ну это-то ясно; а вот откуда нашему бедняге Баклажану было знать немецкий, когда он и по-французски – с горем пополам?
— Зато я немного понял, — встрял здоровый детина, типографский наборщик, взятый вместе с ними по тому же подозрению, — я же из Эльзаса. Какую-то ересь нес: что-де Мария Магдалина покарает их, пруссаков, и Христовы потомки им не простят. Еще – про какой-то орден… Чушь, в общем… От унтера по морде схлопотал, утерся да и ушел к себе в будку. Сперва потом они вошли, а за ними я пристроился – тоже хотел почистить сапоги, нынче у тещи день ангела. Выходят, стало быть, они, уже в начищенных башмаках, — наборщик кивнул на Пьера и Поля, — захожу тогда я…. Вначале думал, он уснул спьяну… Потом гляжу – не дышит, и кончик спицы у него из уха торчит… Ну, я с испугу крик поднял…
— Мы-то все еще у будки стояли, — подхватил Поль, — советовались, чт'o бы там получше, когда заявимся в комендатуру, про тебя сказать… А как он во всю глотку заорал – тут сразу пруссаки и понабежали…
— Дураки они, вот что я вам скажу, — заключил наборщик. — Им лишь бы людей хватать. Мозгами вовсе шевелить не умеют и в жизнь не научатся! Когда бы это я – так чего бы мне орать? А если бы они, — снова кивнул он на моих друзей, — чего бы им, спрашивается, стоять дожидаться, пока схватят? Наверняка кто-то сзади пробрался, у него же там только брезентом занавешено. Того пострела теперь ищи-свищи… Только разве пруссаки такое уразумеют? Я-то их еще по Эльзасу знаю – у них же мякина вместо мозгов!..
Все это тем не менее было более чем странно. Откуда пьяница Баклажан мог знать немецкий? Почему вспомнил именно про Магдалину? И про потомков Иисуса… Уж мне-то было известно, что это не совсем пьяный бред. Наконец, что это за орден такой, про который он говорил? И чтобы в нашем городке убивали таким странным способом!.. Да, странные дела творились в нашем тихом Ретеле!
Впрочем, слишком долго думать об этом я был не в силах – Турок нет-нет да и, ухмыляясь, поглядывал в мою сторону и показывал мне растопыренные пальцы: чтобы я не забывал ни на секунду, напоминал об отмеренном мне сроке жизни – до пяти утра. И при этом не забывал то и дело ногтем себя – по горлу.
— Так что вы с ним не поделили? — спросил Поль, тоже заметив эти его жесты.
Я вздохнул:
— Долго рассказывать. С детства меня ненавидит. Сами слышали: в пять утра обещал зарезать. И помяните мое слово – он это сделает. Настоящий бандит, прошедший каторгу.
— Ну сейчас-то мы втроем, — сказал Пьер.
— Вчетвером, — придвинулся к нам поближе верзила-наборщик.
— Тем более! Значит, будем спать по очереди, — заключил Поль. — Не бойся, Диди, мы с тобой. Нас четверо крепких мужчин, и мы не дадим тебя в обиду какому-то замухрышке, хоть бы он и через десять каторг прошел.