Загадка старого имения
Шрифт:
– Пожалуйста, сдержитесь, Николай Николаевич! – вскрикнула Александра. – Как вы не понимаете: увидеть меня живой, здоровой и спокойной будет для Зосимовны страшным ударом. Сейчас мы ничего не сможем доказать, она все на Устина свалит – и Липушка ей поверит. Нужно ее за руку поймать! Поэтому еще раз прошу – не ходите в дом. А впрочем, может быть, вы повидаться хотите с…
– Повидаться? – возмущенно перебил Полунин. – Я хочу повидаться с Зосимовной?! Да век бы ее не видеть, я просто должен ей сказать, какая она дрянь!
– Да нет, я думала, вы с Липушкой повидаться хотите, – удивленно сказала
– С Липушкой? – пролепетал Полунин. – А, ну да, конечно… Хорошо, я с ней повидаюсь… Но я лучше попозже приеду, сейчас мне недосуг. А вы мой платок тоже возьмите, вашего мало будет, эти повязки быстро свалятся.
И он сунул Александре большой синий фуляровый [10] платок.
– Спаси вас бог, – поблагодарила Александра. – А Зорьку вы ближе к ночи отпустите, она сама, надеюсь, дорогу домой найдет.
10
Фуляр – легкая и мягкая шелковая ткань, использовалась именно для шейных и носовых платков.
Полунин смотрел на нее, как бы не в силах взять в толк, о чем идет речь, потом пробормотал:
– Зорьку… да… коли так, я поехал, – и понукнул было коня, да Александра окликнула:
– Николай Николаевич, вы позабыли картуз!
Она подала ему картуз. Полунин, отводя глаза, взял его, буркнул:
– Спасибо, – и мигом исчез, только топот удаляющийся раздался.
– Ну и ну, – пробормотал Федотка. – Так ведь и спасибо Зосимовне скажешь!
– Ты что? – изумленно уставилась на него Александра. – С ума сошел?
– А ведь кабы не Зосимовна, кабы не сидел я тут на берегу, я б и не узнал, какое у тебя сердце доброе, не увидал бы, что барин полунинский…
И осекся, и уткнулся снова в песок, как будто изо всех сил спеша исполнить урок.
Александра хотела спросить, что он имел в виду, говоря о полунинском барине, но почему-то не решилась. И, попрощавшись с Федоткой, пошла к дому.
Там царили тишина и безлюдье. Александра незамеченной проскользнула в свою комнату и сунула руку в наволочку. Письмо было на месте. То ли Зосимовна не обыскивала ее вещей, то ли ничего не нашла.
Сунув его на всякий случай в карман и наказав себе больше не быть растяпой, Александра пошла к Липушкиной комнате.
Осторожно приоткрыла дверь. Липушка, все еще в своей роскошной амазонке, лежала на кровати и плакала. Рядом на подушке дремал Пуховик, недовольно дергаясь, когда Липушка всхлипывала особенно громко.
– Липушка, – ласково окликнула Александра, – о чем ты плачешь?
Та вскинулась:
– Сашенька! Ты жива! Какое счастье! Мы пытались тебя догнать, но у меня стремя расстегнулось, а у Георгия Васильевича подпруга ослабла.
Можно не сомневаться, мелькнуло в голове Александры, что и это было заранее подстроено Устином по приказу Зосимовны.
– Зорька унесла тебя так быстро! Мы думали, ты или расшиблась, или в реку упала! – восклицала Липушка. – Я уж думала, что не увижу тебя больше, и горевала так, словно потеряла родную сестру.
Александра, сев рядом, растроганно обняла ее и прижала к себе:
– А ведь мы и в самом деле сестры, Липушка!
– Как так сестры? – изумленно спросила Липушка.
– Да вот так, – улыбнулась Александра. – Конечно, не родные, а единокровные. По отцу.
– По отцу?! – Глаза у Липушки стали огромными.
– Вот послушай, – сказала Александра. – Когда твой отец был молод и еще не женат, он встретил одну красивую женщину, которую звали Олимпиада Филипповна Сумарокова.
– Олимпиада? – удивилась Липушка. – Ее звали так же, как меня?
– Нет, это тебя назвали ее именем, – сказала Александра и продолжала: – Встретил – и полюбил ее, а она полюбила его. Но она была вдова, и пожениться они пока не могли, пока срок траура не кончится. Но любовь влекла их друг к другу, они стали тайно встречаться, и Олимпиада Филипповна сделалась в тягости.
У Липушки личико стало как маков цвет. Довольно было одного слова «любовь», чтобы заставить ее вспыхнуть, а тут… любовь влекла… тайно встречаться… сделалась в тягости… ужас!
– Олимпиада Филипповна была уверена, что господин Протасов на ней женится, да и он намеревался это сделать, однако случайно познакомился с молодой и красивой девицей, которую звали Марья Петровна Синельникова, и захотел на ней жениться.
– Это мою матушку так звали! – встрепенулась Липушка.
– Совершенно верно. Марья Петровна тоже мечтала выйти за него замуж, и скоро они поженились. Однако бросить Олимпиаду Филипповну Андрей Андреевич не мог. Ее ждал позор – ведь она вдова, а в тягости! – и он решил выдать ее замуж за своего доброго друга Данилу Хорошилова, который был ему очень предан, а главное, тоже был влюблен в Олимпиаду Филипповну. Та – делать нечего! – согласилась, и они с Хорошиловым сыграли свадьбу. Протасов дал за Олимпиадой приданое, ведь Хорошилов был небогат. Вскоре родилась у Олимпиады Филипповны дочь, которую назвали Александрою. Хорошилов дал ей и отчество, и фамилию, и всю жизнь был самым нежным и заботливым отцом. А спустя три года у Марьи Петровна родилась дочь, которую Андрей Андреевич решил назвать Олимпиадой…
– Так, значит, ты… ты… – прошептала Липушка, задыхаясь.
– Да, – кивнула Александра. – Да, я дочь твоего батюшки. Та самая Сашенька. Но я не знала этого, я всегда думала, что Данила Федорович – мой родной отец, он и любил меня как родную. Матушка умерла вскоре после моего рождения, Данила Федорович сам воспитывал меня. Никакого другого батюшки я и знать не хотела бы, но год назад пришло письмо от господина Протасова, и Данила Федорович показал мне его. В этом письме твой отец признал меня своей дочерью, писал, что болен, и просил приехать в Протасово, где я найду дом и сестру.
Липушка подскочила на кровати и бросилась обнимать Александру. Радость ее была неподдельна:
– Сестра! У меня есть сестра! Я всегда мечтала иметь сестру! И с тех пор, как ты появилась, я часто думала: вот кабы у меня была такая сестра!
Глаза Александры подернулись слезами:
– Добрая ты душа! Какое счастье, что мы встретились!
Звук открывающейся двери заставил девушек отстраниться друг от дружки и оглянуться.
На пороге стояла Зосимовна.