Загадки Красного сфинкса

Яшина Татьяна Анатольевна

Мне показалось, что только протестантская сдержанность удерживает мятежников от глумления над осаждающими – Ла-Рошель ни разу никому не удалось взять штурмом.

– Да там толщина стен – метров пять! – заявил Жюссак. – Такие что долбить, что взрывать – без толку, только порох переводить.

– И атаковать тяжело – мы ж как на блюдечке на равнине на этой, – поддержал его Виньи.

– А если с моря, монсеньер?

– С моря такие же укрепления, только узкий проход открыт, для одного судна, и тот цепью перегораживают, – пояснил Жюссак, бывавший здесь раньше,

еще во время прошлого гугенотского мятежа.

Мне совершенно не понравилось на войне – шатер его высокопреосвященства продувало, до кухни идти и идти, до отхожего места тоже не близко, кругом лошади да пушки. Трава вытоптана, хорошо хоть дождя нет. С моря дул свежий соленый ветер, разнося грохот артиллерийской канонады – с острова Рэ, где отчаянно отбивался от англичан форт Сен-Мартен, лишенный подвоза воды и пищи.

– Коня! – прогремел Монсеньер, и Жюссак сам подвел к нему крупного гнедого жеребца с белой проточиной на лбу. Легко взлетев в седло, Монсеньер сдернул с головы шляпу и с места взял в карьер, взметнув фонтаны песка.

Ветер развевал его волосы и красный тяжелый плащ, красиво дополняющий винно-красный камзол с разрезными рукавами с отделкой из черного атласа, большой кружевной воротник и манжеты. «Замерзнет ведь без шляпы, – огорчился я, – хорошо хоть перчатки надел», – красные перчатки из мягкой кожи были точно такого же оттенка, как и высокие узкие ботфорты.

На Монсеньере была новая золотистая кираса и шпага тоже только что от полировщика.

Он был прекрасен как Божия гроза, и я подумал, что в войне тоже есть своя прелесть.

Глава 19. Оборона форта Сен-Мартен

Мое потрясение в этот день достигло своей вершины, ибо я удостоился чести видеть самого короля – Людовика Справедливого! Я никогда не забуду этого момента, когда сама Франция в лице нашего обожаемого монарха прошла мимо меня, одним глазком выглядывающего из шатра в ожидании ужина.

Снаружи возле входа остановилась группа из трех придворных, один из которых, седовласый аристократ в брыжах, менторски произнес:

– Где это видано, чтобы король выезжал без начальника гвардии! При Генрихе III никогда, никогда… – чего никогда не происходило при позапрошлом монархе, никому дослушать не удалось, потому что и говоривший, и слушатели замерли в глубоком поклоне.

На поляну въехали два всадника – Монсеньер на гнедом, а на белом – сам король Людовик! Высокий худой мужчина с красивым печальным лицом, локонами черными, как вороново крыло, и черными же большими глазами без блеска – ресницы его были так длинны, что взор казался матовым – приятным тихим голосом спросил, продолжая начатый разговор:

– Неизвестно, сколько продержится Сен-Мартен…

Тут к государю обратился маршал Шомберг:

– Сир, с острова Рэ приплыл человек!

– Давайте его сюда.

Сидевший у костра немолодой простолюдин, сушивший дырявую рубаху, кинулся на колени перед королем:

– Сир, я добрался из Сен-Мартена, еще двое утонули. Вот, – он подал королю залитый воском цилиндрик. Король развернул скрученную бумагу и прочел: «Мы без воды и пищи не

продержимся дольше восьмого сентября».

– Ничего не осталось, сир, – воскликнул солдат, пытаясь приподняться и поцеловать руку королю, но не удержавшись, неловко упал на песок. По его изможденному лицу потекли слезы.

– Благодарю! Позаботьтесь о нем, – повелел король. Солдата подхватили под руки и увели. – Что скажете, монсеньер? – обратился Людовик к кардиналу.

– Скажу, что Сен-Мартен держится, и это главное! Я объявлю награду каждому, кто доберется до острова Рэ и доставит гарнизону еду и питье.

Его величество благосклонно кивнул и удалился, слегка нетвердой походкой на длинных худых ногах, по неровному песку, взрыхленному сотнями сапог и копыт.

– Сто пистолей каждому, кто прорвется в Сен-Мартен! – провозгласил Монсеньер. Провидение услышало его: в эту ночь, с шестого на седьмое сентября, тринадцать отчаянных рыбаков на своих узких плоскодонных лодках, пользуясь небывало высоким приливом, доставили в осажденный форт еду, воду и вино. Следующее утро гарнизон Сен-Мартена встречал не умирая, а пируя.

Я нашел отчаянного пловца на кухне, доедающего глубокую миску ячневой каши.

– Страшно было плыть? – спросил я.

– Страшно! – охотно сообщил солдат. Сегодня он выглядел получше.

– Вода-то холодная?

– Не то слово – сентябрь уже, да океан завсегда холоднее, к примеру, речки. Плыву, а сердце так и заходится, зябко. Трое нас вызвалось – я, Жан-Кристоф да Оливье Меченый – Жан-Кристоф утонул, Меченого англичане застрелили, я вот, добрался. Пьер Ланье меня звать, а тебя?

– Люсьен Лоран. Я тут в слугах.

– Хорошо, видать, слугам живется, мой младший тоже хотел податься к судье нашему, в Ла-Боле, но теперь-то еще подумаю: слыхал, мне король пенсион обещал – сто экю, пожизненно!

– Тогда долгих вам лет жизни, – пожелал я ему.

– Спасибо, парень!

Еще месяц его Величество лично возглавлял армию. Вместе с Монсеньером они каждый день выезжали на прогулку вдоль берега – песок там был плотный, да еще ударили ранние заморозки.

– Король любит запах пороха… – одобрительно мурлыкал Монсеньер, я давно не видел его таким счастливым. Перчатки он все истер о поводья, хотя Зевс, его конь, был не тугоуздый. Хвала всем святым, без шапки он больше не ездил, надевая кардинальскую черную шляпу с прямыми круглыми полями. Ясное дело, к кирасе такой головной убор вообще не подходил, но на мое замечание мсье Арман ответил так:

– А как же люди узнают, что я кардинал? Сутана мешает ездить верхом, а крест издалека не виден.

Ну положим, крест с вот такущими рубинами был виден и с бастиона Шен, что загораживал Ла-Рошель с моря.

– Ла Валетт вот ходит в сутане, и ничего.

– Ла Валетт – молодой человек, а твой хозяин – старая перечница.

– Пороховница уж тогда.

Я не понимал, почему Бэкингем тратил свое время на остров Рэ и форт Сен-Мартен, и почему б ему не высадиться сразу в Ла-Рошели. Спросив об этом у Рошфора, который, как ясное солнышко, появился в ставке, я получил ответ: