Загадки римской генеалогии Рюриковичей

Серяков Михаил Леонидович

Играла она важную роль и при выборе места для постройки нового дома, представлявшего, согласно древнему мирочувствованию, модель макрокосмоса. Как отмечал А.К. Байбурин, в некоторых гаданиях отмечался центр будущего жилища, куда клали сковороду и деревянный кружок, причем хорошим признаком считалось, если под сковородой окажется роса, а под кружком муравьи^{448}. Само общеславянское название росы (русск., укр., блр., ст.-слав. роса, болг. роса, сербохорв. роса, вин. рбсу, словен. rosa, чеш., слвц., польск. rosa, в.-луж., н.-луж. Rosa) восходит к эпохе индоевропейской общности и родственно лит. rasa, вин. rasa, «роса», лтш. rasa, лат. ros, род. rods «роса», др.-инд. rasS ж. «влажность, сырость», rasas м. «сок, жидкость», а также, по мнению М. Фасмера, также родственно авестийскому названию реки Ranha^{449}.

Не меньшую роль в мировоззрении наших предков играла и земная вода. Византийский историк VI в. Прокопий Кесарийский, отметив поклонение славян богу-«творцу молний», констатировал наличие у них и других мифологических персонажей: «Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания»^{450}. Таким образом, уже в момент своего выхода

на арену мировой истории славяне считали верховным богом Перуна, что, однако, не исключало почитание и других божеств, в том числе и нимф, под которыми, по всей видимости, следует понимать русалок. Культ водных источников был весьма стоек, и, когда четыре столетия спустя Русь была насильственно христианизирована, то церковный устав Владимира по Синодальному списку отмечал, что церковному суду подлежат те, кто молится у воды^{451}. В «Правилах» митрополита Иоанна II (1080–1089 гг.) констатировалось, что люди на Руси «юже жруть бесомъ и болотомъ и кладеземъ»^{452}. Борьба с языческим поклонением источникам многократно отражалась в древнерусской церковной литературе. Так, в слове Ефрема Сирина о втором пришествии пастве предъявлялось следующее требование: «отрицаемъся верования въ солнце и въ луну и въ звезды и въ источники»^{453}. Автор «Слова на память епископско» сокрушался: «Но ты (человек) того (Бога) оставивъ, рекамо и источникомъ требы полагавши и жреши яко богу твари бездушной»^{454}. В слове св. Кирилла говорится о том, что дьявол «овы прельсти въ тварь веровати и въ солнце же и въ огонь, и во источники же и въ древа, и во ины различны вещи, ихъ же реши не возможно»^{455}. Епископ Кирилл Туровский в XII в. радовался, что к его времени русские, наконец, стали истинными христианами и больше «не нарвутся богом craxia, ни солнце, ни огнь, ни источницы, ни древа»^{456}. Однако последующие сочинения церковных авторов не подтверждают этого оптимизма: «Слово св. Кирилла о злых дусех» еще в XIV в. наставляет своих читателей: «А не нарицаите собе бга на земли, ни въ реках, ни въ студенцах, ни въ птицах, ни на вздусь, ни_слнцi ни въ лунь, ни въ каменiи»^{457}.

Как показывает многочисленность данных поучений, новое христианское миропонимание на Руси внедрялось в массовое сознание с большим трудом. Откровенно языческие представления, причудливо переплетенные с образами новой религии, продолжают бытовать в среде отдельных сект вплоть до XIX–XX вв. Влияние славянской языческой традиции персонификации и обожествления рек приводило к тому, что и сама христианская Троица могла восприниматься в образе реки. Об этом свидетельствует скопческая песня о текущей из рая Сладим-реке:

Длина Сладим-реки — Саваоф Господь, Ширина Сладим-реки — сударь Сын Божий, Глубина Сладим-реки — сударь Дух Святой^{458}.

Следует отметить, что на славянский языческий культ рек вполне мог оказать усиливающее воздействие и аналогичный культ ираноязычных кочевников, контакты которых с нашими далекими предками фиксируются как минимум начиная со скифской эпохи. Именно к ней относится наиболее ранний пример применения понятия «священный» к той или иной местности в Восточной Европе. Описывая природу Северного Причерноморья, «отец истории», в частности, сообщает: «Третья река — Гипанис — берет начало в Скифии. Вытекает она также из большого озера, у которого пасутся дикие белые кони. Озеро это справедливо называют “матерью Гипаниса”. Река Гипанис по выходе из озера лишь короткое время — пять дней пути — остается еще пресной, а затем на четыре дня плавания, вплоть до моря, вода ее делается горько-соленой. Ведь в нее впадает настолько горький источник, который, несмотря на незначительную величину, делает воду реки совершенно горькой (а ведь Гипанис больше многих рек). Источник этот находится на границе страны скифов и ализонов. Название источника и места, откуда он вытекает, по-скифски Эксампей, а на эллинском языке — Священные Пути»^{459}.

В настоящее время Гипанис называется Южный Буг, а горькой его вода становилась не от впадения в нее другого источника, а из-за того, что с южным ветром морская вода далеко проникала в устье реки, делая ее воды действительно солеными на вкус. Что касается ализонов, на границе с которыми и находились эти Священные Пути, то в другом месте Геродот сообщает, что они ведут одинаковый образ жизни с другими скифами, однако сеют и питаются хлебом, луком, чесноком, чечевицей и просом, а с севера непосредственно соседствуют со скифами-земледельцами, которые выращивают зерно не для собственного пропитания, а на продажу (IV, 17).

Стоит отметить, что в скифах-земледельцах некоторые историки видят славян, а что касается самого названия ализонов, то, по мнению лингвистов, оно происходит от иранского «арьязана», т.е. арийцы по происхождению. Еще раз обращаясь к Эксампею, «отец истории» отметил, что там находился вмещавший шестьсот амфор медный сосуд, отлитый по повелению царя Арианта из наконечников стрел, которые обязаны были дать ему все скифы — таким образом царь решил узнать численность подвластного ему народа (IV, 81). Трудно сказать, считался ли данный сосуд священным, однако он явно символизировал собой всех скифов и в этом качестве был специально поставлен царем в том месте своих владений, которое считалось священным. Б.А. Рыбаков отождествляет Эксампей с протекающей на самой границе степи и лесостепи речкой Черный Ташлык, а само название Священные Пути связывает с обозначавшими путь из земли скифов-пахарей в Ольвию каменными изваяниями. Самих скифов-пахарей этот исследователь уверенно отождествляет с праславянами, а в связанных с их торговым путем каменных идолах он видел изображение Дажьбога^{460}.

Об устойчивости восприятия данного региона в качестве сакрального свидетельствует тот факт, что тысячелетие спустя, когда уже сами скифы давно исчезли с арены мировой истории, если не сама река и местность Эксампей продолжала считаться священной у славян, то во всяком случае Южный Буг, в который она впадала, воспринимался нашими далекими предками как река, каким-то образом связанная с божественным началом. Об этом красноречиво свидетельствует сама этимология данного названия: др.-русск. Богъ, русск. Богъ, укр. Бог, польск. Bog, Boh. Весьма примечательно, что турецкое название Южного Буга, этимологически никак не связанное со славянским, звучит как Aksu, что буквально

означает «белая река»^{461}. Поскольку воды Буга не отличаются белизной по сравнению с другими реками данного региона, то подобный параллелизм названий одной и той же реки в очередной раз свидетельствует о тесной связи белого цвета и сакрального начала. О том, что буква у в названии Южного Буга заменила о достаточно поздно, говорят и памятники письменности. Летопись, например, так описывает маршрут одного из походов на половцев в 1171 г.: «Михалко же… сгони ихъ за рекою _Бомъ…»^{462}, а в 1678–1679 гг. князь М. Черкасский так доносит результаты своего наблюдения за противником царю Федору Алексеевичу: «…и никакихъ непрiятельскихъ людей… на сей стороне Днепра или Богу нетъ же…»^{463} Об исходности данной формы говорит и то, что в производных от названия данной реки сохранилось о, но не у: Межибожье, Побожье. Чрезвычайно показательно, что не только этимология, но народная традиция на противоположной окраине восточнославянского мира свидетельствует о восприятии Южного Буга в качестве священной реки: «В “Опыте русского простонародного словотолкователя” находим любопытное указание на то, что во Пскове еще в XVIII в. помнили такую пословицу: “Дойди в Ипанис, да в нем и топись! Бога забыл, в землю кланялся, а на воду лился” (молитвы творил). Известно, говорит автор “Опыта”, что нынешний Буг (Бог-река) прежде назывался Гипанисом и что у древних славян он был в величайшем почете, ибо к его берегам приближались со священным трепетом и чрезвычайно осторожно черпали из него воду, может быть, опасаясь, как бы не осквернить воды священной. Название “Бог-река” сохранилось за Бугом по крайней мере до конца XVII в.»^{464} Поскольку традиционно в восточнославянском фольклоре первое место отводилось Волге или Дунаю, это свидетельство о подобном почитании Буга вкупе с его этимологией свидетельствует о древности подобной традиции. Как уже отмечалось лингвистами, само слово бог было заимствовано славянами у иранцев, и соответственно к эпохе этих языковых контактов следует отнести возникновение данного названия Южного Буга, протекавшего как раз в предполагаемом пограничном регионе обитания праславян и ираноязычных скифов-кочевников.

То, что именно данной реке наши далекие предки дали название, указывающее на ее связь с богом, говорит о том, что в тот период именно она представлялась им наиболее священной из всех рек их прародины. Следует иметь в виду и то, что Южный Буг вытекает из региона, непосредственно граничащего с юга с первым царством волынян, о котором еще в 20–50-е гг. X века писал «Геродот Востока» аль-Масуди: «Их (славян) поселения (находятся) в области Севера и простираются до Магриба (Запада). Они (славяне. — М.С.) (представляют собой) разрозненные племена, между которыми идут войны. У них имеются цари. Из них (славян) некоторые привержены к христианской вере яковитского исповедания; некоторые несторианского исповедания; некоторые же из них не имеют (священного) писания, не следуют за каким-либо (религиозным) законом. Они — язычники, которые не знают никаких (писаных) законов. Из них некоторые принадлежат к числу огнепоклонников. И вот эти (славяне-язычники. — М.С.) (состоят) из нескольких племен. Итак, к их числу (принадлежит) племя, у которого в древности в начале времен была власть. Их царя (бывало) называли (титулом) мажек (мужек). Это племя называется велиняне (как отмечает А.П. Ковалевский, в данном месте по-арабски написано “вли-на-на”, что должно соответствовать древнерусскому названию племени «велиняне». — М.С.), и за этим племенем, бывало, следовали в древности все племена славян, так как главный царь (в тексте Масуди употребил термин “ал-малик” в смысле “верховный царь”. — М.С.) был у них (у этого племени) и все их (славянские) цари повиновались ему (этому царю). Далее, за этим племенем из числа славянских племен следует племя ободритов. Царя их в настоящее время зовут Мстиславич, и племя, которое называется дулебы (И. Лелевель, Ф. Вестберг полагают, что Масуди имел в виду чешское племя дулебов. — М.С). Царя их в настоящее время зовут Венцеслав»^{465}. В исследовании о Дажь-боге мною было показано, что в данном предании, излагаемом как Масуди, так и Йакубом, слились как славянская мифологическая традиция о Мужике-Мажеке — сыне бога солнца, правившего «в начале времен», так и воспоминания о реально существовавшем племенном союзе волынян.

Однако последний Повесть временных лет недвусмысленно связывает с бужанами: «Бужане зане седоша по Бугу посльже же Велыняне…»^{466} Стоит отметить, что среди ученых нет единого мнения по вопросу о том, по какому именно Бугу — Западному или Южному — жило летописное племя бужан. Так, например, Я.Д. Исаевич полагает, что главной осью их племенной территории были верховье и среднее лечение Западного Буга, признавая при этом, что восточные окраины земель бужан доходили до Южного Буга. Однако В.В. Седов, анализируя локальные группы пеньковской культуры, давшие начало отдельным летописным племенам, соотносит с предками бужан именно южнобужский регион данной археологической культуры^{467}. В пользу этого предположения говорит и то, что город Бужск, именовавшийся в летописи также как Божеск, Божьск, Божьский, Бозск, Бужьиск и являвшийся, очевидно, племенным центром этого племени (подобно тому, как город Волынь был племенным центром волынян), находился именно на Южном Буге^{468}. Интересно отметить и то, что Бужск являлся одним из крайних юго-западных городов, входивших в состав собственно Русской земли, возникшей до образования Руси Киевской^{469}. Таким образом, мы можем зафиксировать традицию восприятия в качестве священных сначала одного из притоков Южного Буга и прилегающей к нему местности, а затем и всей этой реки у двух различных народов на протяжении более чем двух тысяч лет — с VI в. до н.э. до XVII в. н.э.

Благодаря сочинению античного автора Псевдо-Плутарха «О названиях рек и гор и об их произведениях» нам стали известны некоторые особенности речного культа у следующей волны ираноязычных кочевников в Восточной Европе, а именно у сарматов: «Танаис — река в Скифии; она прежде называлась Амазонской, потому что в ней купались амазонки, а переименована была по следующей причине. Танаис, сын Виросса и одной из амазонок, Лисиппы, будучи очень скромен, ненавидел женский пол, чтил только Арея и с презрением относился к браку. Но Афродита вселила в него страстную любовь к его собственной матери; он сначала боролся со своей страстью, но затем, одолеваемый роковым мучением и желая остаться непорочным, бросился в Амазонскую реку, которая по его имени была переименована в Танаис.