Загадочная Коко Шанель
Шрифт:
В 1903 году один из младших лейтенантов, Этьен Бальсан, заканчивал там службу. 25 лет. Брюнет, великолепный наездник. Он приехал из Алжира. Довольно смуглый, с закрученными, как велосипедный руль, усами. Худой как палка. Богатый. Бальсаны не были дворянами, но их имя значилось в светском справочнике «Боттен» [52] вместе с представителями древних династий и немногих именитых, знатных буржуа, таких как Лебоди, Сэ, Эннеси. Промышленники, получившие образование в Центральной или Политехнической школе. Старший в семье, подписывавшийся тогда просто Бальсан, без имени, стал летчиком: Жак Бальсан. Второй брат, Робер, был промышленником. И поныне, как и всегда, Бальсаны занимают в светском «Боттен» больше места, чем многие дворянские роды; они чувствуют себя там почти так же непринужденно, как Ларошфуко [53] . Сегодняшний глава семьи, подписывающийся просто
52
«Боттен» — индустриальный, коммерческий и др. справочники, получившие имя их основателя французского государственного чиновника Себастьяна Боттена (1764–1853). Так называемый светский «Боттен» — справочник всех именитых родов Франции.
53
Ларошфуко — древний французский род, восходящий к XI веку. Самый известный его представитель Франсуа де Ларошфуко (1613–1680) — писатель-моралист. Главное его сочинение «Размышления, или Моральные изречения и максимы» (1665).
Его дядя Этьен может служить безусловным ориентиром, если хочешь восстановить юность Коко. В 25 лет весной 1903 года он заканчивал военную службу в Мулене. Факт, который не может вызвать сомнений.
Коко шел тогда двадцатый год.
Чего бы я не отдал, чтобы увидеть, какой она была тогда, двадцатилетняя Коко!
— Я родилась на двадцать лет раньше, чем следовало бы, — роптала она иногда.
Время от времени, два-три раза в столетие, внезапно появляются женские лица, хорошенькие мордочки, низвергающие еще недавно признанных красавиц и вводящие новый канон красоты. В двадцать лет Коко еще не знала, что ей предстоит дать женщинам новое лицо, создать новый тип женщины.
— Я считала, что очень не похожа на других, — говорила она.
Какой же представлялась она себе?
— Говорят, у меня черные глаза.
Она пожимала плечами:
— Какие угодно, только не черные.
Что касается меня, то мне они казались черными с золотыми искорками. Она добавляла — фиалковые, зеленые, не помню, что еще. О своей шее она говорила:
— У меня феноменально длинная шея, особенно на фотографиях. Ни у кого нет такой длинной шеи! За едой я всегда высоко держу голову. Мне нужно быть очень осторожной с позвонками. Мой швейцарский врач уверяет, что все зависит от этих двух позвонков (шейных). Я их массирую, делаю гимнастику. Вы сейчас уже ничего не измените, говорит врач. Они очень хрупкие.
Ее силуэт?
— Я вешу столько же, сколько в двадцать лет.
Она сказала Трумену Капоте:
— Отрубите мне голову, и мне будет тринадцать лет.
Сколько же ей было в двадцать?
Так как Этьен Бальсан, привезший ее позднее в Париж, проходил военную службу в Мулене, предполагают, что она жила там со своей тетей Адриенн (старше ее двумя годами, как уже говорилось), которая была в связи с одним кавалерийским офицером.
Говорят, что они были портнихами [54] . Я спросил Коко:
54
Говорят, что они были портнихами. — Э.Шарль-Ру своей биографии Шанель рассказывает, что они были продавщицами и портнихами в магазине на рю л'Орлож, бойко торговавшем приданым для новорожденных, детской и женской одеждой. Как это было принято, девушки жили в доме владельцев магазина. В сезон скачек их «уступали» портному, которому молодые люди, заказывающие костюмы в Париже, приносили их для мелкой переделки. В 1903 году Шанель сняла комнатку в недорогом квартале, где поселилась вместе с Адриенн. Многие клиентки магазина на рю л'Орлож приносили им туда в тайне от владельцев магазина свои платья для переделки.
— В Мулене с вашей тетей Адриенн и младшей сестрой Антуанетт…
Она не слышала. Как если бы ее спросили, когда она родилась.
Я также спросил, когда и как, как говорят южане, она «поднялась» в Париж.
Она смеялась:
— Я не собираюсь рассказывать вам мою жизнь!
Я настаивал: да, непременно расскажите. Нужно, чтобы узнали вашу историю, она необычайно увлекательна. Магнитофонные записи будут храниться у вас. Вы их перепишете начисто, когда и с кем захотите.
Она говорила: «Позднее, увидим, мы это сделаем вместе». Почему-то я предчувствовал, что с ней, с ее «объяснениями», никогда не удастся узнать ее. Потому что она сама отказывалась познать себя. Ведь это от себя самой скрывала она правду. Любой другой на ее месте признал бы эту горестную правду, которая только возвышала ее.
Редко случалось, чтобы она точно называла время, когда произошло какое-нибудь событие (по крайней мере, в последние годы жизни, когда я познакомился с ней). Однако, рассказывая о своем первом вечере у «Максима» [55] , она начала так:
— Это
По наивности я записал эту дату (в мае 65-го), не отдавая себе отчета, что в 1913 году ей было тридцать лет. Я не тратил времени на то, чтобы проверять ее воспоминания. Тогда они интересовали меня в их, так сказать, необработанном виде, сами по себе, а не истина — Шанель, которую они обволакивали очевидной ложью. Теперь, чтобы понять Мадемуазель Шанель, надо оценить масштабы ее выдумок. «Маленькая девочка» в 1913 году…
55
«Максим» — один из самых шикарных ресторанов Парижа на рю Руаяль. В настоящее время принадлежит Пьеру Кардену.
Другая вещь. Шесть или семь лет спустя, после первых вечеров, проведенных с магнитофоном, во время которых она говорила о своем детстве, она рассказала о путешествии с тетками (воображаемыми) в Париж, когда ей было 14 лет. Это меня поразило, так как не соответствовало представлению, которое сложилось о них (тогда я еще верил в их реальность).
— Я была влюблена в Франси де Круассе [56] , — сказала мне Коко. — Я вырезала его фотографию из «Фемины» (роскошный журнал).
56
Круассе Франси де (1877–1937) — французский драматург.
Я не мог запомнить всего, что говорила Мадемуазель Шанель, когда мы ужинали вместе. Однако все ее важные признания удерживал в памяти и, возвратившись к себе, как бы ни было поздно, записывал. Таким образом я собрал до 250 страниц воспоминаний, таких же точных, как те, что были записаны с помощью магнитофона. Говорю это, чтобы подчеркнуть важность того, что только сегодня извлекаю из своих записей (тогда все мне казалось ясным и правдоподобным).
Итак, в тот октябрьский вечер 66-го года она рассказала, как тетки в Париже повели ее в театр на «Даму с камелиями» с Сарой Бернар [57] . Она говорила: «Я рыдала навзрыд. Люди, сидевшие за нами, возмущались: надо вывести эту девочку! После спектакля у меня были распухшие от слез глаза. Моя тетя сказала: мы не пойдем на «Орленка», а то ты будешь плакать еще больше».
57
Бернар Сара (1844–1923) — французская актриса. Маргерит в «Даме с камелиями» Дюма-сына и герцог Рейхштадский в пьесе Ростана «Орленок» принадлежат к ее коронным ролям.
Она уверяла, однако, что видела Сару Бернар в «Орленке», а также великого Андре Брюлле [58] в пьесе Франси де Круассе. Все это записано мной. Но здесь много несообразностей: если она совершила свое первое путешествие в Париж в 14 лет, это должно было быть в 1897 году. Франси де Круассе только дебютировал. Могла ли уже появиться его фотография в «Фемине»? О нем начали говорить после «Павлина», поставленного в «Комеди Франсэз» с Сесиль Сорель [59] в главной роли в 1899 году. Что же касается пьесы Круассе, в которой, как уверяла Коко, она видела Андре Брюлле, то, наверное, это была инсценировка «Аресена Люпена» Мориса Леблана [60] , которая стала триумфом Люсьена Брюлле. Тоже золотая жила. Сборы достигали 1000 золотых франков за представление в то время, когда еще не было налогов на доходы и, чтобы хорошо прожить, достаточно было одного луи (двадцать франков) в день. Но все это происходило в 1908 году, когда Коко уже не нуждалась в тетках, чтобы ходить в театр.
58
Брюлле Андре (1879–1953) — актер и режиссер.
59
Сорель Сесиль (1875–1966), в замужестве де Сегюр — французская актриса, устраивавшая роскошные приемы в своем особняке на набережной Вольтер.
60
Леблан Морис (1864–1941) — французский писатель, прославившийся серией детективных романов о воре-джентльмене Арсене Люпене.
Но какое значение имеет эта путаница в датах? Прошло время, и когда я начал писать эту книгу, важным в моих записях мне показалось — моя тетя, вместо обычного мои тети. Я стенографировал признания Коко. Если бы тогда, перепечатывая их на машинке, я заметил, как единственное число заменило множественное, то подумал бы: одна из двух теток повела Коко в театр. Но зная, что эти две тетки вовсе не существовали, я понял, что это Адриенн, молоденькая сестра отца Коко, привезла ее в Париж.