Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
— Да, Витус.
— Неси сюда. Только вначале вынь шпатель из горна. Он должен быть раскален докрасна.
Получив скальпель, Витус снова раздвинул края раны и раскаленным инструментом несколько раз прижег кровоточащий сосуд. Зашипело. Пошел запах паленого мяса. Хаф застонал и дернулся. Магистр не смог удержать сломанную конечность, и она упала на скамью.
— Ай! — Маленький ученый был полон раскаяния.
— Ничего, — успокоил его Витус. — Главное дело сделано.
И правда, рана больше не кровоточила, даже когда Магистр развязал жгут на бедре Хафа.
— Накладываем шину, — командовал Витус.
С помощью Магистра он соединил
— Витус, помнишь, как мы проделывали такую же процедуру на борту «Каргада де Эсперанса»?
— Конечно, помню. С ногой Клааса. Слава Богу, что на этот перелом нетрудно накладывать шину.
— Тогда мы смогли это сделать только с помощью талей.
— Ага. А теперь возьми ленты полотна и забинтуй ногу. — Пока Магистр выполнял поручение, Витус говорил Хафу: — К несчастью, у меня нет хорошей мази, которая предотвращает гангрену и способствует заживлению. Но, по крайней мере, выкованный тобой шпатель сослужил добрую службу. Хорошо прижженная рана редко гноится и приводит к осложнениям.
Хаф вяло кивнул. Было впечатление, что он вообще с трудом осознает, что с ним проделывают. Феба, которая по-прежнему стояла на коленях у его изголовья, неустанно накладывала на лоб свежие прохладные компрессы и тихо говорила с раненым. Витус глянул на повязку Магистра, как всегда, безупречную, невзирая на недостаток перевязочного материала, и удовлетворенно кивнул:
— Хорошая работа, сорняк!
Магистр улыбнулся:
— Не надеялся еще раз пережить день, когда ты меня похвалишь coram publico [38] .
38
Публично (лат.).
— Теперь шины. Наложим их по длине вокруг всей голени и снова зафиксируем повязкой. Тугой, но не слишком. Хорошо, что у нас не одна шина.
Чуть погодя, когда и это было сделано, все вздохнули с облегчением. Хаф спал.
— Отнесем его в спальню, — решил Витус. — Давайте-ка прямо на скамье.
Хаф лежал на своей широкой кровати, сжав кулаки и втягивая воздух через зубы.
— Болит, Хаф? — Феба была сама заботливость. — Мы с Томом с тобой. — Она опустила лоскут в миску, отжала и снова наложила ему на лоб.
Уже три дня и три ночи она не отходила от кузнеца, а когда ее пытались уложить соснуть хотя бы часок, давала решительную отповедь:
— Хафу нужно, чтобы я была здесь. Я и Том, понимаешь? Ему это нужно.
Витус подошел к кровати:
— Как дела, Хаф? Сильно болит? Я мало что могу предпринять против боли, разве что назначать тебе алкоголь, но его обезболивающий эффект постепенно будет ослабевать.
Да, алкоголь был единственным анальгетиком у Витуса на вооружении. Они с Магистром и Энано сделали несколько вылазок в лес, чтобы найти нечто сходное с Cannabis, Papaver somniferum, Hyoscyamus niger или Calla palustris, но тщетно. Ничего похожего, даже отдаленно. Под конец Магистр вздохнул:
— Все глаза проглядел, но ничего не вижу. И не только потому, что близорук, — просто здесь не произрастают ни конопля, ни опийный мак, ни белена, ни белокрыльник. Естественно,
В размышления Витуса вплелись слова Хафа:
— Адски чешется, Витус! Черт, еще никогда не испытывал такого, как в этой проклятой ноге!
Витус вернулся к действительности.
— Что ты сказал, Хаф? То есть на смену боли пришел зуд?
— Можно и так сказать, если хочешь. — Хаф снова застонал. — О Боже, как будто в ногу впились сотни москитов, и все в одно место! Витус, умоляю тебя, сними повязку!
Словно прося за своего хозяина, Том встал на все четыре лапы и залаял. Всеобщее волнение передалось и ему.
— Нельзя! — Голос Витуса был строг, хотя в душе кирургик ликовал. Зуд на месте раны — признак заживления. Чтобы утвердиться в своих предположениях, он наклонился и обнюхал повязку, что регулярно делал в последние дни. Нет, гнилостного запаха, который дает гангрена, не было и сегодня. — Потерпи еще немного, Хаф. Заживление идет хорошо, ногу мы спасли, будь уверен.
— Хочешь сказать, что я смогу ходить, как и раньше? Скажи мне правду! — Хаф был радостно возбужден.
— Конечно, будешь ходить, обещаю. Правда, не знаю, так ли хорошо, как раньше. Может быть, будешь слегка прихрамывать, если нога станет короче. Но ходить точно сможешь.
— А… заниматься своим делом я тоже смогу?
— Естественно. Только сначала придется нарастить прежнюю мышечную массу. На все нужно время. Терпение, мой друг, терпение.
— Главное, что я снова буду здоров!
— Будешь, обязательно будешь!
Хаф счастливо посмотрел на Фебу:
— Слышала, Феба? Витус говорит, что я буду бегать, совсем как прежде, и работать смогу! Как тебе это?
— Здорово, Хаф, правда здорово! Ничего другого я от Витуса и не ждала.
Двумя днями позже — Хаф уже предпринял первые попытки передвижения — он созвал всех обитателей дома к своей постели. Они стояли перед ним удивленные, с недоумением на лицах.
— Садитесь, друзья мои, нам надо кое-что обсудить. — Он сделал короткую паузу, пока они рассаживались, и приступил: — Я не случайно назвал вас друзьями, потому что не кем иным, как добрыми друзьями, вы стали мне за это время. Никогда в моей жизни не было столько людей, которые так много сделали бы для меня и к которым я прикипел бы всем сердцем. — Он обстоятельно откашлялся. — И тем не менее час расставания близится, и мысль об этом печалит меня. С другой стороны, когда лежишь обездвиженный, времени для размышлений хватает. И вот я пришел к мысли, что дружба не кончается оттого, что люди расстаются. Дружба — прекрасное чувство, теплое, верное, надежное. Как вечный огонь. Я знаю, что пронесу в себе этот огонь через всю оставшуюся жизнь, даже если никогда больше в этой жизни вас не увижу. — Он снова покашлял. — И эта мысль делает меня счастливым.
— О Хаф, как грустно все, что ты тут говоришь, как грустно! — всхлипнула Феба.
Она сидела, выпрямившись, у его изголовья, на случай если ему что-то понадобится.
— Да, — согласился Хаф. — Но разве не было бы куда печальнее, если бы мы не выносили друг друга и все-таки были бы принуждены жить вместе?
Феба потихоньку успокаивалась. Хаф продолжал:
— Я знаю, у Витуса земля горит под ногами, потому что он рвется на Роанок-Айленд, чтобы найти свою Арлетту, так ведь, Витус?