Загадочная Шмыга
Шрифт:
— Нет.
Изо дня в день, порой отчаявшись, все равно приходила на репетиции и работала над ролью Джейн. И плыла, плыла порой из последних сил в ту сторону, где, по ее убеждению, была истина и смысл этой работы. Сколько дней в театре и бессонных ночей дома провела она в отчаянии, в одиночку пробираясь к своему замыслу.
Незадолго до премьеры сменилась вся постановочная группа — режиссер уехал, балетмейстер ушел, дирижер серьезно заболел, а Кремеру пришлось не только встать самому за пульт, но и стать художественным
Если бы она верила в потусторонние силы, то могла бы подумать, что их всех кто-то сглазил. Ну не может же такого быть. Просто заколдованный спектакль какой-то…
Когда пришли новый режиссер, балетмейстер и художник, то актеры, занятые в постановке, уже не хотели ничего. Настолько они устали от всего. Толком не было репетиций ни с режиссером, ни с оркестром, ни с балетмейстером. Единственное, что делали актеры за это время, — разучивали с концертмейстерами свои партии.
Что на нее тогда нашло, она до сих пор понять не может. Она никогда не вмешивалась в работу своего мужа. И даже когда он, написав, просил послушать и оценить, она всегда отшучивалась:
— Это не моя профессия. Вот когда начну учить партию, тогда, может быть, и скажу, как она мне.
А в тот раз она нарушила свое неписаное правило. Разучивая партию Джейн, ей в какой-то момент показалось, что одну из арий своей героини просто не вытянет или сорвет на ней голос — слишком высока тесситура, в которой она написана.
— Давайте попробуем на тон ниже, — предложила концертмейстер.
Она почему-то согласилась. И вот в один из дней дверь класса открылась, и на пороге появился ее муж.
— А мы тут работаем, Анатолий Львович, — несколько испуганно говорит концертмейстер.
Он заглянул ей через плечо и увидел в нотах, стоящих на пюпитре, поправки.
— Что за филькина грамота? — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался композитор.
— Татьяне Ивановне в этом месте будет неудобно петь, — оправдывается концертмейстер.
Она сама молчит. В театре работать с вокалистами — прерогатива дирижера, тем более что дирижер еще и автор музыки. Потом все-таки не выдержала и сказала:
— Здесь слишком высокая тесситура.
— Девочки! А вам не приходило в голову, что человек, который пишет музыку, владеет своей профессией и понимает, что именно он делает.
Он прав — кто, как не он, знает возможности ее голоса.
— Даю вам две недели, разучите, пожалуйста, партию такой, какой она написана. А еще я вас могу обрадовать — я главный дирижер и художественный руководитель всей постановки.
— Мы все знаем, — дружно ответили они с концертмейстером. В отличие от мужа она всегда читала вывешенные на доске приказы.
Через две недели она спела партию так, как это и было написано композитором.
— Ну как? — хором спросили они с концертмейстером.
— Все нормально, все
— Толя, зачем ты так? — спросит она его уже дома.
— Затем, что каждый должен знать свое место, — был ей ответ.
Что же, проигрывать в искусстве тоже надо уметь. И если уж ей суждено будет проиграть, то она сделает это с честью.
Спектакль закончился. Поклоны, занавес и… тишина в зрительном зале. Десять секунд показались ей вечностью. Время в жизни и время на сцене — разные вещи. «Это провал!» — единственное, что пронеслось у нее в голове. И вдруг — шквал оваций.
Стоящий за дирижерским пультом Кремер от неожиданности даже повернулся к зрительному залу.
Они победили! А вот какой ценой далась победа, зрителю знать необязательно.
Это была, пожалуй, одна из самых трудных работ в жизни. Но… Зрители приняли ее Джейн, а это дороже всего.
А все остальное…
Уже потом она услышит, что автору либретто не удалось сделать из новеллы Моэма полноценную пьесу, и что в спектакле нет драматургии, и что музыка эта всего лишь повторение «Джулии» и «Катрин», и что в театре этот спектакль иначе как «Угадай мелодию» и не называют.
Она прекрасно знала, откуда ветер дует. История старая, и ворошить ее она не собирается.
— Вон отсюда! — Глаза сверкнули под стеклами очков. Подобного она не позволяла себе никогда в жизни. Но настал предел. — И чтобы больше я вас никогда в жизни здесь не видела!
Человек, с чьей подачи и пошли гулять по театру подобные сплетни, растерянно стоял в дверях ее квартиры. Кремеру на миг показалось, что еще чуть-чуть — и его жена спустит с лестницы этого незваного гостя.
— Чтобы судить о творчестве композитора, — за своего мужа она готова была перегрызть горло, — для начала надо хотя бы разбираться в музыке. Будьте здоровы! — И она, развернувшись на каблуках, ушла вглубь квартиры.
— Таня, Танечка! — Он обнял жену, ее била дрожь. — Бимочка, успокойся. Ну зачем ты так? Зачем тратишь свои нервы. Ты же все прекрасно знаешь.
— И именно поэтому я указала на дверь. Это гадко и мерзко, тем более что к спектаклю это не имеет никакого отношения.
— Танюль, да я и сам считаю, что самая лучшая из моих работ — «Джулия». Хотя и «Катрин» мне нравится, не скажу, что недоволен. А вот «Джейн»…
— Да? — Слезы моментально высохли. — А мне нравится. А тебе не нравится, потому что твое дело писать музыку, а не заниматься организационными вопросами. Тебе напомнить, как мы выпускали «Джейн»?
…Уже через несколько спектаклей она поняла, насколько была неправа в самом начале своей работы над Джейн. Ну какая же ее героиня комическая старуха? И как ей только подобное могло в голову прийти.
Ведь она появляется на сцене, выпрыгнув словно чертенок из табакерки:
«Вы с нетерпением ждали мой приезд сюда!» — не спрашивает, а утверждает она.