Загадочная жизнь мисс Айви

Ян Сьюзи

Айви разрезала корешок и вытряхнула все страницы на ковер. Одну за другой она разрезала их на полоски и высыпала в огромную пластмассовую миску, в которой Мэйфэн каждый день грела ноги перед сном. Затем налила туда горячей воды. Гора бумаги расплылась в серую кашу, напоминающую пюре из несвежего картофеля.

Настало время перемен. Старшая школа – новое и важное место. В сентябре она поднимет воротник рубашки, заплетет французскую косу с накрахмаленной лентой и попытает счастья в команде поддержки или лакроссе. В сентябре она перестанет красть. И общаться с Романом – теперь это все постыдный балласт, за который, помимо прочего, нужно еще и ответственность нести. Она очистит свою память от этих неприятных

моментов, закроется от прошлого и даст себе обещание никогда о нем не вспоминать. Позже, в старших классах и колледже, она будет беззаботно следовать своим желаниям и оказываться на задних сиденьях автомобилей, внутри закрытых горок на детских площадках и в разнообразных съемных комнатах; она будет бесшумно заниматься сексом в присутствии соседок, повернувшихся к забрызганным пивом стенам и делающих вид, будто они спят. Все это время она будет повторять одну и ту же ложь, прямо противоположную тому, что когда-то сказала Роману: «Ты у меня первый. Я девственница, никогда этим не занималась». Ей будут верить: ведь она уже давно осознала, что правда не имеет никакого значения, – жить с этой мыслью было куда легче.

Отстоявшись, даже мутная вода становится прозрачной.

Часть 2

Глава 4

– Нам кажется, тебе стоит съездить к родственникам в Чунцин, – сказал Шэнь, когда вся семья собралась за обеденным столом.

Прошло четыре дня после дня рождения Гидеона. Синяк на лбу Айви приобрел бледно-зеленоватый оттенок, как у гниющего лайма. Заколов челку набок, она села напротив матери. Она никому не улыбалась и, кто бы с ней ни заговорил, смотрела собеседнику прямо в глаза и очень прямо держала спину. В каждом ее ответе сквозило чувство собственного достоинства; еду перед тем, как проглотить, она пережевывала по тридцать раз.

– Тетя Хон скучает по тебе, – продолжил отец, – и приглашает в гости. Отличная возможность вспомнить китайский и пообщаться с двоюродными братьями и сестрами. Моя кузина Суньжи хочет взять тебя в путешествие. Она очень образованна. Вы точно поладите. Можешь остаться там до конца летних каникул.

Айви успела сделать только двадцать три движения челюстями. На краю сознания замаячили первые панические мысли.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Самолет послезавтра, – вмешалась Нань.

– А я полечу? – спросил Остин.

– Нет.

– Так нечестно!

– Тебя-то не изгоняют, – заметила Айви.

– У нас нет столько денег, – ответила Нань.

Айви мало что помнила о Чунцине, но по бабушкиным рассказам представляла родину рассадником коммунистов и оплотом фермеров, грязных землянок и всеобщей травли. Когда они с Остином плохо себя вели, родители пугали их этим местом: «мы отправим тебя обратно в Китай», «ты и недели не продержишься с настоящими китайскими детьми».

Вечером накануне вылета Мэйфэн принесла внучке полотенце, вымоченное в горячей воде с сушеными травами. Это было ее универсальное средство от любых недугов – теплое полотенце на голову и грелку к ногам.

– Что с тобой? В последнее время ты сама на себя не похожа, – спросила она, укладывая полотенце Айви на лоб. Та продолжала молчать, хоть на мгновение и ощутила прилив необузданной радости: бабушка все-таки заметила, что что-то с ней было не так. – Хорошее лекарство не всегда приятно на вкус. Хватит разыгрывать драму. Мы не в театре. Я уже устала видеть твою кислую мину.

По телу Айви горячими волнами прокатилась боль.

– Знаешь, сколько денег на эту поездку потратили твои родители? Мама копила много лет и сама собиралась к тете, но решила, что тебе эта поездка будет куда полезней. Она тебя очень любит и готова сделать

все ради твоего благополучия. Даже если это поначалу принесет боль и наполнит твою душу ненавистью. – Проследив за угрюмым взглядом внучки, устремленным на комод, где раньше лежала пачка дисков, Мэйфэн добавила: – Не стоило приносить сюда весь этот мусор.

– Это не мусор.

– Эти вещи попали к тебе нечестным путем.

– Это ты во всем виновата.

– Я старая глупая китаянка, которая вот-вот помрет. Чего мне терять? А вот ты – гражданка США.

Горячий пар от полотенца окутал ее рот, нос и веки. Айви вспомнила класс рисования, откуда открывался роскошный вид на осенний двор, украшенный тополями пшеничного цвета. В тишине можно было услышать едва уловимый всплеск от четвертака, падающего на дно фонтана у статуи святого Марка, которая тянулась к холодному синему небу.

Мэйфэн вздохнула; от этого под ней заскрипела кровать. Затем принялась говорить. Айви подумала, что это очередная ностальгическая тирада о Китае, поножовщинах в тени мокрых аллей, голоде, аппетитной яичнице на Новый год и нищете, – и отчасти она не ошиблась. Однако эту историю бабушка еще никогда никому не рассказывала. Это была тайна, которую она хранила вот уже тридцать лет.

* * *

Сорок четыре года назад Нань Мяо родилась в деревне Синь Чан, расположенной в горной котловине провинции Сычуань, через которую протекало три реки, пересекающихся друг с другом у устья Янцзы. Это была цветущая и плодородная долина с долгим жарким летом и влажной, умеренной зимой. Дожди начинали лить в июне и заканчивались лишь весной следующего года – а затем всю местность окутывала живописная дымка, идеально подходящая для акварельных пейзажей, которые на своих полотнах пытались воссоздать многие художники. Из-за держащейся весь год высокой влажности и рациона из горных овощей, сваренных в чанах с кипящим маслом чили, кожа местных жителей приобретала глянцево-жемчужный оттенок, – ни сухости, ни малейшего прыщика. Молва о сычуанских девушках мгновенно разлетелась по всему Китаю, и люди окрестили их «ла мей нюй», что в переводе с китайского значит «жаркие красотки».

Сильнее всего среди всех деревенских красавиц выделялась Нань. Она родилась в самый разгар июльских дождей, став второй из четырех дочерей в семье. Однако когда акушерка впервые взяла ее в руки, Мэйфэн сморщилась от разочарования: младенец перед ней был костлявым и желтокожим. Хуже того, это была девочка. Мэйфэн с Инь решили назвать ее Нань, то есть «мужчина», чтобы в будущем она смогла обеспечить их так, как это сделал бы сын.

Инь разводил свиней и кур на крохотном участке земли, Мэйфэн работала продавщицей за жалкие гроши. Они владели небольшим ларьком на колесах (обычная стеклянная будка), в котором торговали сигаретами, газетами, жвачкой и прочей мелочовкой. Спустя неделю после рождения дочери Мэйфэн положила Нань в соломенную корзину, которую привязала к спине, и вернулась на работу. Никто даже подумать не мог, что внутри лежал ребенок.

В течение нескольких лет у Мэйфэн родилось еще двое детей, обе – девочки, и они с Инем перестали надеяться на появление сына; и четырех детей прокормить было сложно. Семья жила за счет собственных посевов, на выручку от продажи овощей и небольшую зарплату Мэйфэн; они покупали только то, что не могли вырастить. Но не хватало и этого. Дети постоянно болели. Лекарства и посещения врача опустошали семейный бюджет, скромно ютившийся под прогнувшимися кроватными ламелями. Нань бросила школу ради работы на ферме вместе с отцом, а ее старшая сестра устроилась на кроличью бойню. Две младшие девочки были еще слишком малы. Деньги и еда, еда и деньги – таков был жизненный догмат семейства Мяо.