Загадочное имя
Шрифт:
Так ли важно для нее, что пишут о ней бульварные газетенки, неискренние музыкальные обозреватели или сколько раз ее обед будут прерывать рок-фанаты? Ей все равно. Она знала, что ее родные какое-то время будут сомневаться в нем, но это пройдет. Он им нравится, хотя может случиться, что они не полюбят его, – ведь Люк такой неординарный, – однако доверять ему будут, так же как она.
На душе у Нины стало легко. Она была так счастлива, что, казалось, могла бы протанцевать вниз по Лексингтон-авеню или поднять на
И все-таки почему Люк не позвонил? Она же включила телефон. Думал, что она так и будет сидеть всю ночь у аппарата и ждать его звонка? Не понимал, что она должна сказать ему нечто очень важное?
Если бы она могла полететь в Лос-Анджелес и увидеться с Люком!… Но у нее репетиция. Она не может сорваться с места и…
– Вот именно, – сказала Нина. Она соскочила с кушетки и побежала в спальню. Схватив дорожную сумку, открыла шкаф.
Она все равно поедет – ведь можно вылететь сегодня и вернуться завтра ночью. Придется первый раз в жизни пропустить целый репетиционный день. Плевать. Она хотела быть на первом месте в жизни Люка, но как она может требовать этого от него, если сама считает свою работу главной? Она должна показать ему, как много он для нее значит. Пускай администрация оперы уволит ее. Пускай.
«Может, так не надо? Может, я еще вернусь из аэропорта?» – колебалась она.
Нина засунула вещи в дорожную сумку и закрыла ее. Надо быть с Люком, обнимать его, говорить с ним, любить его…
Схватив норковую шубу и сумку, она отнесла все в гостиную. Проверила, хватит ли денег в кошельке.
И тут в дверь позвонили.
Она надела шубу, решив отделаться от любого, кто бы ни пришел. Она улетает сейчас, и ни часом позже.
Нина открыла дверь.
– Люк! – воскликнула она.
Он выглядел ужасно. Глаза воспаленные, волосы спутаны, бледный, небритый. Невольно Нина сказала совсем не то, что хотела.
– У тебя кошмарный вид! – вырвалось у нее.
Он, хмурясь, смотрел на ее норковое пальто.
– Почему ты в этой шубе? – раздраженно бросил он. – Ведь знаешь, что я ее ненавижу.
– Люк! – Она бросилась к нему и чуть не задушила, обнимая его и покрывая поцелуями.
Не отрывая губ друг от друга, они каким-то образом сумели войти в квартиру и захлопнуть за собой дверь.
Нина прижималась к нему, чувствуя, как напрягается и твердеет его тело. Это больше всяких слов говорило ей, как он соскучился.
– Перестань, – сказал он наконец. Голос его охрип, дыхание прерывалось.
– Что? – выдохнула она.
– Перестань. Сядь вот сюда. Я хочу поговорить с тобой, – сказал он как можно тверже.
– Знаешь, я как раз собиралась…
– Мне все равно, куда ты собиралась! Это важнее.
– Но я…
– Ты никуда не пойдешь, пока мы это не выясним.
– Я… Ну хорошо.
– Я всю ночь пытался до тебя дозвониться
– Люк…
– Я должен быть опять в Лос-Анджелесе завтра вечером.
– А разве ты не выступаешь…
– Не важно! Мне передали твое послание вчера ночью, Нина, и могу себе представить, какие мысли пришли тебе в голову.
– Я…
– Я не собираюсь обижаться и говорить, что мне больно. Нет, неправда. Мне чертовски больно! Почему ты не поговорила со мной, а бросила трубку, представив себе самое худшее?
– Ну…
– Опять не то. Я хочу сказать… Я знаю, что тебе после развода трудно доверять кому бы то ни было. Я нетерпеливый человек, Нина, но старался это понять, потому что люблю тебя.
– Ты… – прервала она с широко раскрытыми глазами.
– Перестань, пожалуйста, меня перебивать! Мне и так трудно! Который, черт возьми, теперь час? – сердито спросил он. – После того, через что мы прошли вместе, ты могла бы по меньшей мере поговорить со мной, а не бросать трубку. Это было так трудно?
– Нет.
– Нет? – Он, казалось, был сбит с толку. – Ну… Мне все равно, что мы должны сделать, но через это мы еще раз не пройдем! Я брошу концерты, подстригусь, отращу бороду и буду зарабатывать на жизнь сочинением музыки для рекламы собачьей еды, но не откажусь от тебя. Это окончательно!
– Люк, я совсем не хочу, чтобы ты это делал!
– Да, это трудно!… Не хочешь?
– Да. Ты щекочешь меня своей бородой. Я уже привыкла к твоим волосам и не хочу, чтобы ты занялся едой для животных.
Он бросился в кресло в полном отчаянии.
– Тогда чего же ты хочешь от меня, черт возьми?
– Повтори, что ты сказал раньше.
– Что?
– Всего три слова.
Он был озадачен.
– Я люблю тебя? – переспросил он с недоверием и нахмурился. – Нина, я не спал почти двое суток, пролетел тысячи миль, меня возненавидели служащие всех авиалиний от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, я толкнул старую даму в нью-йоркском аэропорту: мне нужно было первому поймать такси в город. И хотя я часами размышлял, что сказать тебе, сейчас все забыл. Ты можешь выслушать меня?
Нина засмеялась. У него был совершенно огорошенный вид. Она скользнула ему на колени и обняла его.
– Люк, ты говорил мне, что ненавидишь мой гардероб и мою квартиру. Ты критиковал мои манеры, мои политические взгляды, мою любимую музыку, мое неумение готовить, мой характер. Почему, – она нежно его поцеловала, – ты ни разу не сказал мне, что любишь меня?
– Нина, – сказал он в полном отчаянии.
– Люк.
– Нина, я рок-певец. Поверь мне, это самое затасканное, самое расхожее, почти бранное выражение, которое есть в английском языке. Я хочу сказать, сколько раз мужчины говорили тебе эти слова…