Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? (сборник)
Шрифт:
– Она примчится сюда чуть свет, будь уверен. Что ты ей скажешь?
– Не знаю.
– Лучше бы тебе начать об этом думать.
– Я думал об этом ночью, лежа в постели, но ни к чему не пришел. Наверно, мне лучше уйти отсюда. Не хочу, чтобы она застала меня здесь.
– И ты считаешь, это ответ?
– Не знаю, – нетерпеливо оборвал я. – Просто не могу быть тут, когда она придет.
– Если ты решил от нее отделаться, то лучше сделать это сразу – и с плеч долой. Вечно откладывать невозможно, это тебе должно быть ясно.
Я отпил
– Вначале я предпочел бы поговорить с Эбби. Она покатилась со смеху.
– Ну ты же не думаешь всерьез, что он ссудит тебя деньгами на залог? Или думаешь?
– Но могу я, по крайней мере, его спросить?
– Разумеется. С тем же успехом ты можешь попросить первого встречного на Вайн-стрит одолжить тебе денег.
Говорила она тем же тоном, что вчера вечером. Мне это начинало действовать на нервы.
– Не понимаю, почему ты злорадствуешь, – отрезал я. – Такое впечатление, будто тебе нравится, что я угодил в такую ситуацию.
– Ни черта мне не нравится, – хмыкнула она. – И я не хотела, чтобы мои слова звучали злорадно.
– Ну, значит, это было не злорадство. Но ты переменилась. Не понимаю, что случилось.
– Я не переменилась, и ничего ни с кем не случилось – проблема в тебе. Все прочее осталось прежним. А вот с тобой что-то произошло. Будь у тебя хоть капля гордости, ты бы эту шлюху вообще не стал слушать. Я же тебе говорила, что она за птица.
Я вскочил. Больше терпеть не было сил.
– Ну как ты не понимаешь? – беспомощно спросил я. – Я думал, она мне поможет попасть в кино. Господи, неужели тебе не приходило в голову, что мне нужна чья-то протекция? Я здесь уже семь месяцев и ни черта не добился. У нас дома весь город небось думает, что я уже достиг каких-то вершин. И только вопрос времени, чтобы до них дошло, что меня здесь никто не знает, что я никто. А я не могу этого допустить, это не должно случиться.
– А почему? – спросила она ледяным голосом.
– Что – почему? – переспросил я.
– Почему это не должно случиться?
Я покачал головой:
– Бесполезно. До тебя просто не доходит.
– Да нет, доходит, – сказала она. – Ты с три короба наврал в письмах к матери про то, как сказочно ты тут живешь, а она взяла и разболтала это газетчикам, чтобы те напечатали нечто вроде: «Крутая карьера парня из нашего города». И вот теперь ты запаниковал, потому что думаешь – если не пробьешься и не сделаешь здесь карьеры, все поймут, что ты им лгал.
– Так оно и есть, – признал я.
Она рассмеялась.
– Ты же не думаешь, что ты первый пишешь домой всякие враки? Так делает каждый. Я тоже. Только я из-за этого не провожу ночи без сна и не переживаю, что кто-то разоблачит мою ложь. Плевать мне на это.
– Точно?
– Ну разумеется. Послушай, – сказала она, отодвигая кресло. – Мне звонили, что сегодня нужно быть к восьми. Не хочешь подвезти меня и взять потом машину?
– Не хочу. Лучше буду торчать здесь.
– Мне
– Если я решил с ней порвать, лучше сделать это сразу – и с плеч долой… Вечно все равно откладывать невозможно.
Она улыбнулась так, словно едва сдерживается, чтобы не расхохотаться, и я вдруг понял почему. Это были не мои слова, а ее. Тут я тоже рассмеялся.
– Ну так-то, – сказала она, идя в гостиную и надевая шляпку. – Ты уже знаешь насчет забастовки?
– Нет, – сказал я.
– В самом деле? Об этом пишут все газеты. Ты их еще не видел?
– Нет. Где они?
– На кухне, на столе. Ты же сидел там и минут пять смотрел на них.
– Я думал совсем о другом.
В тот миг она выглядела абсолютно счастливой.
– Вот так-то, дружище. Мы победили раньше, чем начали бастовать. У продюсеров оказалось больше ума, чем я думала. Теперь у нас будет единый фронт. Прекратятся все сверхурочные, и не нужно будет торчать в студиях ночами, ничего не получая за часы, проведенные там. Теперь им придется раскошелиться. Представь себе, нас поддержали Кроуфорд, Кэгни и другие звезды! Разве это не здорово?!
– Ну, пожалуй, – согласился я.
Она похлопала меня по плечу:
– С тобой все будет в порядке, когда ты перестанешь думать о ерунде. Слушай, помни одно: не отступай ни на шаг, пока не будешь уверен, что она не отзовет залог. Жаль, что меня не будет, чтобы помочь тебе.
– Ты что-то слишком уверена, что она придет. А если нет? Что если она просто позвонит судье и скажет ему, что отзывает залог?
– Нет, так она не сделает. Придет сюда. – Мона остановилась в дверях. – Ральф, на твоем месте я бы не заикалась при Эбби о залоге. Он может подумать, что ты ненормальный.
– Не бойся, он бы все понял, – сказал я.
– Ну, надеюсь, ты еще будешь здесь, когда я вернусь.
– Ну конечно, я буду здесь, – кивнул я.
8
«КИНОЗВЕЗДЫ ПОБЕЖДАЮТ В ЗАБАСТОВОЧНОЙ БОРЬБЕ» – гласил заголовок в газетах.
Я прочитал все, что писали о забастовке, но, дочитав, понимал не многим больше, чем прежде. Вся эта история была для меня лишь пятном размазанной типографской краски. Меня заботила миссис Смитерс, точнее то, что она сделает, когда я скажу, что не хочу ее больше видеть. Я ведь пытался поговорить с ней об этом вчера в патио, но она так и не дала мне возможности затронуть эту тему.
«Мона права, – сказал я себе. – Мне вообще не нужно было с ней связываться».
Зазвонил телефон, я вскочил как ошпаренный. Снимая трубку, дрожал всем телом.
Но это была не миссис Смитерс. Звонили из конторы коронера.
– Можно пригласить Мону Метьюз?
– К сожалению, нет.
– Но она живет здесь, с вами?
– Да, живет. Только она на работе.
– А с кем я говорю?
– Это Ральф Карстон.
– Вы что-нибудь знаете о девушке, которую звали Дороти Троттер?