Заговор францисканцев
Шрифт:
– В 1239 году магистры ультрамонтанистских провинций сместили Элиаса и избрали его преемником Альберто да Пиза. К несчастью, Альберто прожил после этого не более года. Его сменил Аймо из Фавершема, далее Кресчентиус да Иези, и затем я сам. Когда магистры просили меня оставить этот пост после десяти лет службы, я сам назвал своим преемником фра Бонавентуру.
Конрад выводил черепком последнее имя, вспоминая предупреждение, сделанное ему Бонавентурой, ночное небо, расколовшееся надвое, когда генерал ордена приказал ему склониться и поцеловать перстень. Это напомнило ему о еще одном не заданном до сих пор вопросе.
– Фра Джованни, –
Старик потер пальцы левой руки, нащупывая место, где когда-то красовалось кольцо.
– Да, – наконец кивнул он, – скромный перстень с бирюзой. Почему ты спросил?
Конрад поднял палец, оглянулся на Дзефферино.
– Per favore, брат, не поднесешь ли ты свет поближе?
Дзефферино сошел со ступеней и поднял лампу поближе к здоровому глазу Конрада. Тот соскребал мох с каменной плиты. Расчистив достаточно места, начертил на нем незамысловатый рисунок: фигурку из палочек под двойной аркой, виденную им дважды – на алтарном камне нижней церкви и на перстне генерала ордена.
– Ты знаешь, что означает этот рисунок? – спросил он старого монаха. – Увидев впервые, я принял его за детскую шалость, но после заметил такой же на перстне фра Бонавентуры – том же перстне, который должен был принадлежать тебе в бытность твою главой ордена.
Джованни неподвижным взглядом уставился на стену.
– Это знание передается только вместе с постом, – невыразительно произнес он.
Конрад кивнул и отложил черепок.
– Понимаю. Ты вправе упрекнуть меня. Я просто хотел удовлетворить давнее любопытство.
Помедлив минуту, он неуверенно добавил:
– Я основывался на твоей уверенности, что мы никогда не выйдем отсюда... что все, доверенное тобой мне, будет похоронено вместе с нами. – Он склонил голову, с надеждой ожидая возражения.
– Фра Дзефферино, – заговорил старик после долгого молчания. – Не оставишь ли нас ненадолго? Я хочу исповедаться брату Конраду в грехах.
Конрад торопливо поднял глаза, пытаясь разобрать в игре теней выражение лица сокамерника, пока Дзефферино с фонарем поднимался по крутой лестнице и отпирал решетку. Они более двух лет провели вместе, но ни разу Джованни не обращался к нему с такой просьбой. Конрад подозревал, что ему не в чем каяться.
– Прости меня, падре, ибо я грешен, – зашептал Джованни, когда решетка наверху захлопнулась.
Он медленно перевел дыхание и продолжил:
– Десять лет я утаиваю от верующих право молиться на могиле святого Франциска.
– Как так?
– Я знаю, где он похоронен. И знал все время, которое пробыл генералом ордена.
– Ты хочешь сказать, что знак, вырезанный на камне перстня, – это карта? А фигурка изображает самого святого Франческо?
– Наш разговор запечатан тайной исповеди – и ведется о грехах, а не о знаках.
– Я понимаю, брат. И не стану больше любопытствовать. Конрад перекрестил Джованни и произнес: «Ego te absolvo de omnibus peccatis tuis» [62] . И прикусил язык, прежде чем с него сорвались следующие слова отпущения: «Иди с миром и более не греши». В их нынешнем положении они прозвучали бы жестокой насмешкой. Помолчав, Конрад сказал:
– Я однажды говорил об исчезновении останков святого с донной Джакомой деи Сеттисоли. Она своими глазами видела
62
Ныне отпускаю тебе все грехи твои (лат.).
– Я слышал то же объяснение и других причин не нахожу.
Конрад неловко прохромал к стене.
– Есть еще ключи, которые хранятся не у Бонавентуры? – спросил он.
– У других братьев, насколько я знаю, нет, – ответил Джованни. – Были люди, называвшие себя «братством Гробницы»...
– Мирское братство?
– Да. Но они теперь все состарились, а то и умерли. Те четверо помогали при погребении и получили от фра Элиаса такие же кольца. И поклялись ценой жизни охранять тайну святого Франциска, и уничтожить всякого, кто узнает или угадает место погребения, а также унести свою тайну, вместе с ключом к ней, в могилу. Перстни должны были похоронить вместе с ними, как имущество древних фараонов.
Конрад хорошо представлял себе силу братства. Не было такой деревушки, которая не обладала бы собственной comparaggio [63] – тайной сетью, создававшей посредством обряда посвящения символическое родство между мужчинами, входившими в это замкнутое сообщество. Узы эти были священны, часто оказывались прочнее кровных уз. Верность до смерти, или, по крайней мере, клятва такой верности, были обычным явлением.
– Ты сказал, четверо, – кивнул Конрад. – А их имен ты не помнишь?
63
Братство (ит.).
И поднял черепок, потому что, как он и рассчитывал, Джованни принял его вопрос как привычное упражнение памяти. Старик вытянулся, перевернулся и, уставившись на решетку, начал перечислять:
– Был человек из коммуны Тоди – Капитанио ди Кольдимеццо – он потом пожертвовал земли под нашу базилику. Еще брат святого Франческо, Анжело. Рыцарь, страж города, Симоне делла Рокка. И Джанкарло ди Маргерита, бывший в тот год подестой Ассизи.
– Ифра Элиас...
– Элиас, разумеется, наблюдал за погребением. И его переписчик был секретарем братства. Он, если еще жив, единственный из братьев, кроме Бонавентуры, знает, где лежат мощи. – Джованни улыбнулся. – Я вспомнил всех четверых?
– Даже больше того. Ты назвал шестерых, последним фра Иллюминато, – похвалил его Конрад.
Он уже знал почти все эти имена от донны Джакомы, но теперь каждое встало на свое место. Рассказ Джованни многое прояснил в головоломке, заданной ему Лео, хотя причин, заставивших фра Элиаса спрятать мощи, Конрад еще не понимал. Вряд ли для охраны их требовались столь сложные предосторожности, и особенно побоище на площади. Как справедливо заметила благородная вдова, всякий, решившийся на воровство, восстановил бы против себя целое воинство верующих. Особенные подозрения внушала Конраду попытка фра Иллюминато помешать исполнению его собственной миссии. Что связывает братство с письмом Лео?