Заговор генералов
Шрифт:
Этот разговор состоялся более двух месяцев назад. А буквально вчера из уст преемника Палеолога, нового своего друга-наставника мсье Нуланса, Савинков услышал нечто противоположное:
– Керенский выдохся. Ситуация в России требует более сильного человека.
– И тоже сослался на дуайена дип-корпуса: - Сэр Бьюкенен солидарен со мною. "Керенский почти сыграл свою роль" - вот дословно мнение посла Великобритании.
Это и было сегодня для Савинкова самым важным. Он почувствовал: руки у него развязаны. С младых лет он любил в часы досуга решать кроссворды. Благодаря им исподволь накапливалась энциклопедичность знаний, тренировалась память, вырабатывались последовательность и настойчивость.
В почте, с утра ожидавшей разбора, оказался удлиненный розовый конверт - такой могла прислать только женщина. Надрезав его, Савинков убедился, что не ошибся. А пробежав округлые строчки, обрадовался, как доброму знамению: Сашенька Короткова уведомляла, что папочка ее отбыл в Москву для участия в каком-то собрании "как реликт российской свободы", а тем часом в Питер прибыл знаменитый английский писатель, давний ее знакомый Вилли Моэм - и она, желая познакомить Вилли с самыми замечательными соотечественниками, приглашает посему завтра на обед "милого Бобби", где и представит его "очаровательному Вилли".
Борис Викторович рассмеялся и даже напел голосом Антониды:
Ряженая ждет!
Праздник у ворот!
Ждет венец, и пир веселый ждот!..
Когда он слушал эту оперу?.. Небось лет двадцать назад... Точно. Сидели на галерке вместе с Ваней Каляевым. А Сусанина пел Шаляпин. Теперь же вдруг всплыло. Вот так и при разгадывании кроссворда: ищешь, ищешь, перетряхиваешь все книги в библиотеке мозга - и вдруг само выскочит. И точнехонько, буковка к буковке, уместится в пустые квадраты. "Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за царя, за Русь!.." Как они тогда бесновались на галерке! Чуть не вывалились в партер, на лысины...
Глава двенадцатая
14 августа
1
Антон понимал: Московское совещание-представление вступало в свою кульминацию. Свидетельствами тому были и вчерашняя встреча генерала Корнилова, и слова Костырева-Карачинского, и беседа с Милюковым утром в "Национале"... Но главное, конечно, - последний разговор с товарищами из Московского комитета.
Большевики внимательно следили за событиями, давали свою оценку каждому повороту их и принимали необходимые меры. Ногин, Землячка, Ярославский, Скворцов-Степанов, Пятницкий пришли к общему убеждению: ныне провозглашение военного диктатора не состоится. А если все же Рябушинский, Милюков и генералы решатся на этот шаг, они жестоко поплатятся: подавляющее большинство войск Московского гарнизона и пролетариат города - против генеральской диктатуры.
– И все же на "авось" да "небось" полагаться не будем, - сказал Пятницкий.
– Договорились с железнодорожниками: если заговорщики попытаются двинуть к Москве казаков, движение будет перекрыто. Двенадцатого мы добились даже большего, чем просто показали участникам сборища в Большом театре нашу силу, - сами
– Надо ли было объединяться с эсерами и меньшевиками даже во Временном комитете?
– высказал сомнение Антон.
– Не посеет ли это иллюзии у рабочих, что отныне большевики и соглашатели выступают единым фронтом?
– Эту возможность мы учитывали, - отозвалась Землячка.
– Мы направили товарища в Питер, чтобы поставить в известность о своем решении ЦК. Думаю, если такие иллюзии и возникнут, мы сумеем быстро их рассеять: и в ВРК мы заявили, что наши контакты с эсерами, меньшевиками и прочими имеют только информационный характер, а действовать мы будем так, как сами сочтем необходимым.
– Но сегодня электрический свет дан, вода по трубам пошла, рестораны открыты, трамваи звенят, - не мог полностью разделить энтузиазма московских товарищей Пут-ко.
– Значит, забастовка...
– Да, мы так и решили: забастовка будет однодневной, - сказал Емельян Ярославский.
– Она - предупреждение, грозное предостережение силам контрреволюции. К тому же воскресенье - и все равно большинство предприятий не работает. Но надеюсь, в Большом театре увидели: пролетариат Москвы пошел за нами!..
Вчера Большой театр пустовал, заседания шли по фракциям. Члены Думы всех созывов собрались под председательством Родзянки в аудиториях Московского университета. Театр Зимина был предоставлен "левым" - эсерам и меньшевикам. Много пришло и военных. Антон попал как раз на выступление Церетели:
– Революционная демократия не должна отказываться от соглашения с буржуазией. Но, идя на это соглашение, она должна строго и точно определить свою линию поведения!..
Уловил господин меньшевик и решил перестроиться на ходу?.. И снова Путко подумал: правы ли московские товарищи, решившие вступить в блок, пусть даже и временный, со сторонниками этого господина?..
Все это было вчера. А сегодня, четырнадцатого, в понедельник, ротозеи снова заполнили площадь Большого театра и вокруг здания тройная цепь охраны.
В фойе чувствовалась нервозность. Делегаты сбились в группки, шушукаются. На всех переходах топчутся юнкера с винтовками и тяжелыми патронташами. Сегодня караулы от другого, Михайловского училища. Костырева-Карачинского не видно.
Прокатился звонок, созывая делегатов в зал. Антон прошел в офицерскую ложу.
Сцена была уже заполнена. В центре стола восседал Керенский. Антон усмехнулся, вспомнив, как позавчера, после перерыва, когда записка офицеров дошла до президиума, юных адъютантов в аксельбантах будто ветром сдуло. "При трупе!.."
Министр-председатель позвонил в колокольчик. Предоставил слово Гучкову, военно-морскому министру в первом составе Временного правительства.
Гучков выступил весьма язвительно:
– Эта власть - тень власти, подчас появляющаяся со всеми подлинными и помпезными ее атрибутами, с ее жестикуляцией, терминологией и интонациями, от которых мы как будто стали отвыкать, и тем трагичнее этот контраст между жизненной необходимостью создания подлинно твердой, истинно государственной власти и между судорожными поисками и страстной тоской по власти!..