Заговор генералов
Шрифт:
– Так это ж какой-то мазохизм, Турецкий! Тебе не стыдно?
– Конечно, стыдно, когда хотел и мог, а не вышло. Зато с какими женщинами! Так, значит, ты уже, говоришь, приняла решение? И я у тебя побоку? А ты не подумала, что мне будет очень обидно?
– Во! Наконец-то! Именно этого я и хочу!
– Садистка… Впрочем, буквально все те женщины, с которыми у меня все-таки получалось, мало чем отличались от тебя. Они брали у меня все самое дорогое – мои чувства: нежность там, страсть и прочее, то есть получали все, что хотели, а потом меня же уверяли, будто заботились исключительно о моем
– Ты считаешь, что в своих любовных безобразиях всегда оставался пострадавшей стороной?
– Ну конечно! – с жаром подхватил Турецкий. – Однажды только понадеялся на тебя – и вот… Но я и тебя понимаю. Я, как говорят в Одессе, не фасон для невесты. Исходи из этого. И – вперед, Лиля! Твое будущее рядом. Почти в кармане.
– А я уже решила. И для этого мне совсем не требовался такой твой обстоятельный комментарий. Могу пообещать только одно…
– Не надо, я уже догадался. Ты хочешь сказать, что мне будет очень горько?
– Еще как, Турецкий! – заявила Лиля.
– Я тебя понимаю, – вздохнул Саша. – Между прочим, у Грязнова, когда мы были, как ты догадываешься, молодые, имела место одна подруга. Верная ему до безумия. Не знаю даже, почему он на ней не женился. Так вот, она выходила шесть или семь раз замуж. И всякий раз – всерьез. Но! Перед каждым бракосочетанием она прибегала к Славке за последним, так сказать, благословением. И он ей никогда не отказывал.
– Нет, я, конечно, знала, в какой компании нахожусь… по вашей милости… А эту Славкину даму я не видела?
– Ну что ты! Она давно уже живет в Америке. У нее известный муж, такой… немного рыжий сын, и, кажется, она не собирается возвращаться на родину предков.
– Слушай, Турецкий, последний вопрос…
– По-моему, очень официально.
– А я и не отрицаю. Поклянись мне сейчас, что ты никогда не пожалеешь о своих словах.
– Лиля, это очень серьезно. Такой клятвы я тебе дать не могу. Это – выше сил. Больше того, держа в качестве шафера венец над вами, в церкви, разумеется, я так понимаю, что без венчания не обойдется – модно, да и… престижно, наконец, так вот, держа над одной из брачащихся голов тяжелый брачный венец, обещаю тебе не переставать думать о том, как бы я тебя в самый святой момент схватил бы за подол подвенечного платья, намотал вот эдак и… дальше пусть работает твоя собственная фантазия.
– Какой же ты гнусный негодяй, Турецкий! – напряженно рассмеялась Лиля. – Ты нарочно говоришь, чтобы я теперь все время думала об этом?
– Разве это плохо, Лиля, постоянно знать, что ты нравишься мужчинам, что каждый из них готов бежать, как говорится, задрав штаны, за комсомолкой? Ну так как, я ответил на твой последний вопрос? Если да, то нам, кажется, пора со Славкой отбывать восвояси. Во-первых, не хочу твоего генерала травмировать, поскольку он, вероятно, неплохой мужик, а во-вторых, если я немедленно не уведу Славку, он непременно трахнет вон ту твою родственницу, которая, кажется, совсем не против.
– Господи! Какие же вы грубияны! С кем я работаю! Трахнет! Ты хоть какие-нибудь другие слова-то знаешь?
– Да. Но обычно я их шепчу женщине потом, перед восходом солнца.
Лицо
– В общем, я тебе так скажу, подруга, – вздохнул Турецкий. – Ты знаешь обо мне достаточно такого, из чего можно было бы при желании составить неплохой компромат. Я помню о некоторых твоих похождениях и, кстати, всегда, как ты знаешь, одобрял их. О чем это говорит? Давай не будем нагнетать страсти и продолжать шлепать каждый своим путем, ну а если вдруг напряжение достигнет критической точки, кто ж нам запретит помочь друг дружке снять его известным способом? Извини, что получилось немного цветисто, зато по делу. Не так?
– Ты просто поразительный негодяй, Турецкий. Честное слово. Я, конечно, постараюсь сделать все, чтоб ты прямо сдох от зависти. Если б могла, просто убила бы сейчас тебя! Не знаю, почему я тебя так люблю… Уходи с глаз моих, а то я обязательно натворю такого, о чем потом всю жизнь жалеть буду…
– Ну-ну, спокойно, девушка! – погрозил пальцем Турецкий. – Держи себя в руках. И, кстати, намекни-ка родственнице, если она уже не в курсе, что Грязнов поможет ей сделать поразительное открытие. Славка сегодня без транспорта, а я – на колесах.
– А мне ты не хотел бы дать своего последнего благословения? – Лиля так посмотрела на него, что Саше стало немного жалко генерала.
– Полагаю, дорогая, что ты еще не созрела окончательно для святого причастия. Но – не исключено. Иди, иди к родственнице.
Дальнейшие события разворачивались стремительно. Турецкий вышел на кухню, где в одиночестве задумчиво дымил Грязнов, и спросил его:
– Ну, как у тебя? Хохлушка чернобровая созрела?
– Я… еще размышляю… – неопределенно протянул Славка.
– Да? А я уже дал команду Лиле, чтоб она выдала ее тебе под расписку. Для проведения следственного эксперимента. Я бы на твоем месте…
– Так ведь тогда надо везти…
– А друг у тебя на что? Колеса во дворе, Фрунзенская – пустая.
– Разве у тебя появились какие-нибудь планы?
– Планы мои зрели еще с утра. И они никоим образом не вступили в противоречие с планами нашего бравого генерала. Каждому на сегодня свое. Поэтому, если ты готов?…
Чернобровая казачка, а вовсе не хохлушка уже стояла на стреме, облаченная в пушистую светлую шубку. Лиля глубоко вздохнула и закрыла дверь за ушедшими по-английски, то есть без разрешения и долгого прощания, коллегами. Почему-то ей было не очень весело. Впрочем, понять ее нетрудно: еще не известно, заставила ли она Турецкого помирать сегодня от зависти, но то, что она завидовала этим нахальным мужикам, и особенно своей родственнице, это несомненно. Однако генерал был, несмотря на выпитое, абсолютно трезв и, вероятно, имел тоже свои виды. Независимо от того кардинального решения, которое так или иначе вынуждена будет принять в высшей степени приятная хозяйка данной квартиры.