ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?

Костин Александр Георгиевич

«Уважаемый Николай Иванович!

Почти двадцать лет работая в строительстве, а затем и на партийной работе, я пришел к выводу, что Госстрой при наличии министерств не нужен. Сейчас за 8 месяцев работы в Госстрое, внимательно изучая его изнутри: взаимоотношения двух его частей (производственной и старой части, которые не складываются и не склеиваются), взаимоотношения министерств, главков, объединений, советских органов с Госстроем, «полезность» многочисленных его подразделений, бюрократизм аппарата, обилие бумаг, параллелизм и дублирование в работе (коллегия Госстроя — коллегия Министерства — коллегия главка как решение объединения — по одному и тому же вопросу) и т. д. я еще

более укрепился в мысли, что Госстрой — это ненужная, бюрократическая надстройка.

Мои предложения сводятся к следующему. Иметь бюро СМ СССР по строительству с небольшим рабочим аппаратом (аналогично другим «бюро»). Производственную часть Госстроя упразднить, как вышеназванную функцию Министерств. Учитывая возрастающую роль вневедомственной экспертизы крупных объектов, контроль за их реализацией, расширение гласности при их обсуждении, складывается уверенность, что ее надо значительно укрепить и иметь при СМ СССР (или как орган «бюро»).

Управления нормирования, стандартизации можно передать в Госстандарт. За счет Главных управлений технической и стройиндустрии укрепить соответствующие подразделения Министерств и часть перейдет (для координации) в бюро по строительству. Нормирование и распределение материальных ресурсов проводить в Госснабе СССР, передав туда «Стройкомплект». Учитывая возрастающую самостоятельность институтов, наличие авторитетной госэкспертизы, вместо Главпроекта вполне достаточно небольшая координирующая группа специалистов при «бюро».

Госкомархитектура — будет самостоятельным комитетом и тоже будет выходить на «бюро».

Убежден, что с ликвидацией лишнего звена это значительно упростит и улучшит систему управления всем строительным комплексом страны.

Остальные, наиболее опытные и способные специалисты будут с успехом использоваться при «бюро», в Министерствах, в расширенной вневедомственной Госэкспертизе, других организациях.

Это мое личное мнение и оно ни с кем не обсуждалось.

С уважением Б. Ельцин» [240] .

240

Неотправленное письмо Б. Ельцина Председателю Совета Министров СССР Н. Рыжкову (26 августа 1988 г.)

Это неотправленное письмо говорит о многом. Во-первых, о нерешительности Ельцина, когда дело касалось его взаимоотношений с власть-придержащими. Даже перед тем же Н. Рыжковым, которого он и в грош не ставил, он оробел — ведь тот на вершине власти, — второй после Горбачева человек, как бы чего не вышло. Во-вторых, изложенные в письме идеи были, безусловно, своевременными, что говорит за то, что не таким уж он был бездельником, занимая министерское кресло. И, наконец, ему уже просто недосуг было заниматься текущими делами Госстроя, поскольку он с головой ушел в любимое ему занятие — общение с людьми, а письмо подождет.

Уже цитировавшийся выше ельцинский сослуживец Иван Сухомлин вспоминает, что сотрудники ведомства не могли даже пробиться к нему в кабинет по служебным вопросам. У его приемной всегда толпилась масса пришлых людей.

«Дежурный милиционер уже не в силах был остановить поток желающих попасть к Ельцину. Они в вестибюле проводили митинги, требовали, чтобы их пропустили, кричали, что у нас полицейское государство и прочее. Кончилось тем, что Баталин разрешил создать на первом этаже штаб Ельцина. Выделили огромную комнату, посадили туда человека, чтобы записывал вопросы, с какими приходили к нему».

Вот-так травля! Вот-так ледниковый

период! И обо всем этом докладывалось Горбачеву.

Сохранилась масса воспоминаний журналистов о встречах с Ельциным в это время. Борис Николаевич не отказывал во взаимности никому.

Решил, например, корреспондент иркутской «молодежки» сделать интервью с «народным героем».

«Тупо беру справочник, ищу приемную Госстроя, звоню. Попадаю на его помощника Льва Суханова. Тот говорит: позвони завтра в 14.00. Завтра в 14.00 я оказался в переходе на Пушкинской, кручу диск телефона — автомата. Суханов: «Минуточку». И вдруг на другом конце провода: «Штаа». Мама дорогая, Сам!?»

А вот рассказ, поведанный журналистом Виталием Москаленко, работавшим тогда в черниговской газете «Деснянская правда»:

«Написал я ему элементарное письмо, и однажды в служебный кабинет ко мне междугородний звонок — звонит помощник Ельцина Лев Евгеньевич Суханов: «Ельцин согласен дать интервью»».

Борису Николаевичу было абсолютно все равно, перед кем выступать. Главное — процесс. Ну, и текущей работы поменьше.

Правда, сколько бы часов не откровенничал он с журналистами, ни слова из этого в печати так и не появлялось. Уж такую роскошь Кремль мог себе еще позволить.

Уже подготовленное к публикации интервью его в «Огоньке» в последний момент было снято по команде ЦК. Не пропустили материал в «Московских новостях» [241] .

С одной стороны, кажется совершенно непонятной такая позиция высшего партийного руководства, поскольку отсутствие гласности в отношении всего, что было связанно с Ельциным, било, прежде всего по самому партийному аппарату, объявившему «гласность» в качестве рупора перестройки. С другой стороны, если Ельцин столь неудобен, чего стоило вывести его из ЦК, снять с должности министра и отправить куда подальше, например, послом в какое-нибудь Тринидад и Тобаго.

241

Цит. по вышеуказанному сочинению А. Хинштейна.

Нет, дело обстояло куда как хитрее. Горбачев прекрасно знал, что отсутствие информации о «деятельности» Ельцина в открытой печати еще не означало, что она совершенно недоступна для широких народных масс. По стране гулял «самиздат», в котором освещались не только реальные факты из общения Ельцина с журналистами и его многочисленными поклонниками, куда больше там было вымысла и всяческих фальшивок не в пользу партийной элиты и того же Горбачева. Этот придуманный неизвестными доброжелателями «самиздат» и положил начало всенародной популярности Б. Ельцина.

О Ельцине говорили и спорили, и чем меньше люди его знали, тем с большей уверенностью рисовали в своем воображении образ подлинного героя, борца за народное счастье, который восстал против опротивевшей власти. Он нигде не выступал и не появлялся, но незримо присутствовал во всех жарких дискуссиях о том, как нам жить. И когда заходила речь о том, кто может вытащить страну из ямы, все чаще стало упоминаться имя Бориса Ельцина. В определенном смысле это был плохой признак — люди восторгались человеком, которого практически не знали, а некоторые никогда не видели. Ельцин стремительно обретал черты мифологического героя. Вот почему на протяжении нескольких лет многие буквально поклонялись ему. Какие бы истории с ним ни приключались, что бы о нем ни рассказывали, его пламенные сторонники не видели пятен на солнце. Это будет удивлять Горбачева: почему люди приветствуют все, сделанное Ельциным, и хают все, что предложено самим Михаилом Сергеевичем?