Заговор Грааля
Шрифт:
Она нервно засмеялась и села, тяжело дыша.
— А где Арчер? — спросил он, запинаясь: машина подпрыгивала на ухабистой дороге.
Брезент, натянутый на деревянные стойки и частично прикрывавший кузов, хлопал от ветра, мотор рычал, заглушая слова.
— Умер. Сердечный приступ. — Коттен показала на грудь.
Турок покачал головой и перевел новости нескольким мужчинам, ехавшим с ними в грузовике.
В темном небе ревели самолеты, над горизонтом выстрелили два оранжевых луча. Она смотрела и со страхом ждала, что ракеты попадут в американские
Грузовик ехал на север, к турецкой границе, Коттен сжалась в углу, обхватив колени руками. Она пыталась осознать, что произошло в гробнице: один человек хотел убить другого из-за шкатулки с неизвестным содержимым. И эти странные слова умирающего, которые можно принять за бред, если бы не одно «но». Он обратился к ней на языке, который знали только она и ее сестра-близнец — сестра, умершая при рождении.
Ее разбудили чьи-то крики. Утреннее арабское солнце поднялось уже высоко и ослепило девушку, когда она села в кузове. Турки-землекопы выбирались из грузовика, словно муравьи. Коттен приподнялась и осмотрелась.
Люди шли вдоль шоссе, шагали по склонам, выходили из-за окрестных гор. Беженцы, подумала она, уходят, пока не началась война. Женщины, прижимая младенцев к груди и крепко держа за руки старших детей, обступили грузовик, нахлынули, как приливная волна. Коттен вглядывалась в их застывшие лица. Вот что должны увидеть американцы.
Она схватила сумку и спустилась на асфальт. Обогнув грузовик, увидела вереницу других машин с заглушёнными двигателями, с пустыми сиденьями и кабинами. Коттен поняла, что добралась наконец до турецкой границы — должно быть, где-то возле города Заху. Вдоль холмов тянулась высокая ограда из проволочной сетки, шоссе у пропускного пункта сужалось; дорогу преграждали танки и машины с вооруженными людьми. Сотни турецких солдат, все с оружием в руках, подгоняли беженцев к узкому проходу, где тех быстро досматривали и проверяли документы, прежде чем пропустить.
Коттен прижала к себе сумку и влилась в толпу. Когда перед нею осталось лишь несколько человек, она достала паспорт и журналистское удостоверение.
— Американская пресса, — закричала она, размахивая документами. — Американская пресса!
Она остановится и сделает несколько снимков происходящего, дайте только пройти контроль. Душераздирающие черно-белые фотографии: лица крупным планом, большие темные глаза детей, детские ручки, цепляющиеся за руки матерей. Она уже представляла, как снимки вставят в ее видеосюжет. Без музыки, без озвучки. Лишь застывшие образы отчаяния и страха. Это будет замечательная, трогательная концовка. Проберет всех.
Молодой турецкий солдат увидел Коттен и помахал рукой:
— Проходи, американка. Сюда.
Он схватил ее за плечо и втянул через границу в Турцию.
— Спасибо, — сказала она, но тот уже изучал документы следующего.
Неожиданно за руку ее схватил офицер и дернул в сторону.
— Документы! —
— Я американка, — сказала Коттен, глядя прямо в холодные глаза на суровом лице. — Я только что показывала свои документы солдату на контрольном пункте.
— А теперь покажете мне.
Коттен протянула ему паспорт и журналистское удостоверение.
— Я работаю на американском новостном канале CNN.
Он раскрыл ее паспорт и сравнил фотографию с той, что была в удостоверении.
— Сюда, — сказал он, подталкивая ее к грузовику в нескольких ярдах от них.
— А в чем дело? Я только что закончила съемки в Багдаде и возвращаюсь в Нью-Йорк. Вы не имеете…
Задний борт грузовика был открыт, и офицер указал внутрь.
— Кладите сюда сумку.
Спокойно. Это обычный досмотр. У них нет повода подозревать, будто она незаконно ввозит что-то в страну.
— Открывайте, — велел офицер, кивая на ее сумку. Коттен расстегнула молнию. Даже под кучей кассет виднелся угол шкатулки Арчера.
— Что на пленках?
— Мой материал. Это съемки детей и стариков.
— Детей, — произнес он, разглядывая кассету и наклейку. — Откуда мне знать, что вы не врете?
Коттен вытерла лоб рукавом:
— Придется просто поверить мне на слово. Он отложил кассеты в сторону.
— Где ваша камера?
— Я репортер, — ответила она. — Мой оператор еще в Ираке.
Он продолжал копаться в сумке.
— А это? — спросил он, вытаскивая шкатулку Арчера.
— Грузик.
— Для чего?
— Чтобы уравновесить штатив фотоаппарата.
— А где штатив?
— Пришлосьбросить.
— Но взяли эту деревяшку?
— Она уже, была в сумке, когда я уезжала. Я торопилась.
Он перевернул шкатулку, потряс, затем снова положил в сумку и достал фотоаппарат-зеркалку. У Коттен отлегло от души.
— «Никон», — произнес офицер, рассматривая его. — Очень хороший.
— Да, хороший, — согласилась она, теряя терпение. — Я могу идти?
— Смотря…
— Смотря что?
— Что произойдет с этим фотоаппаратом.
— Он стоит семьсот…
— Очень, очень хороший, — повторил он, поглаживая корпус.
Коттен потянулась за фотоаппаратом, но офицер отдернул руку.
— Хотите вернуться в Америку, а? — спросил он, снимая крышку с объектива. Потом посмотрел в видоискатель. — Мы уже задержали несколько американцев для допроса. Такие у нас правила. — Он повел объектив влево, потом остановился. — А вас надо задерживать?
Коттен неохотно выдохнула:
— Нет.
Офицер восхищенно повертел «Никон» в руках, затем перекинул ремешок через голову.
Коттен смотрела на свой фотоаппарат — очень хотелось сорвать его с шеи пограничника, но она решила, что в данных обстоятельствах придется им пожертвовать, выбора нет.
Со стороны пропускного пункта послышались крики.
— Чертовы придурки. — Офицер сунул ей в руки паспорт и удостоверение. — Вали домой, американка.
Он повернулся и поспешил на шум; «Никон» болтался у него на шее.