Заговор Грааля
Шрифт:
— Кто бы мог подумать — Рембрандт в Гринвилле, Южная Каролина, — заметила Коттен.
— Можем сесть там на самолет, — улыбнулся Джон.
— Как? Мои карточки заблокированы. Твои, возможно, тоже.
— Попробую снять деньги в банкомате. Если карточка не сработает, будем знать, что за мной тоже следят. Тогда я свяжусь с другом в Уайт-Плейнс. Он переведет нам денег, чтобы мы смогли улететь из страны, может, в Мексику или Южную Америку.
Джонс качнулся назад.
— Нужно позвонить пожарным. Рядом с вашим домом нет никого, кто сообщил бы о пожаре. А если и есть, они спят. Вся гора может загореться, если пожар такой сильный,
— Только подождите, пока мы уедем, — попросил Джон.
— Они спросят, откуда вы знаете о пожаре, мистер Джонс, — заметила Коттен. — Сейчас половина четвертого утра, вы вряд ли могли прогуливаться по окрестностям.
Джонс задумался:
— А если сказать им, что мне кто-то позвонил? Пожарники спросят, почему этот аноним не позвонил сразу им, и я отвечу, что тоже удивился. Сам подумал, что это вроде как забавно, вот что я им скажу. Они тогда решат, что это как-то подозрительно. Начнут выяснять, кто это сделал, и может, отвлекут бандитов от вашего следа.
— Но могут решить, что это вы подожгли, — сказала Коттен. — Мы не хотим создавать вам проблем. Видит бог, я уже…
— Бросьте, мы тут все друг друга знаем. Это же маленький город. Многие из нас росли вместе. Все знают, кто чем занимается. Иногда это мешает. Но зачастую это хорошо. — Джонс резко качнул кресло вперед и поднялся. — Дайте мне минутку, найду вам кое-какую одежку, барышня, — он с минуту изучал Коттен. — Вы больно худенькая. Лилли была поплотнее. Ей это слово не нравилось. Нет, она предпочитала «пухленькая». — Он сделал два шага и остановился. — Глупое словечко, верно? Но ей нравилось. Дам вам ее ремень, чтобы подпоясаться. А вот рост примерно одинаковый. Но не знаю, подойдут ли туфли. — Выходя из комнаты, он продолжал говорить, скорее сам с собой, чем с Джоном и Коттен.
— Они нас найдут, — произнесла Коттен. — Нам придется покупать билеты на настоящие имена, по настоящим документам. Неважно, куда мы уедем. Они нас выследят. А потом убьют, Джон. Обоих.
КОГДА ПРИДЕТ НОЯБРЬ
Чарлз Синклер терпеливо смотрел, как злится Роберт Уингейт. Он чувствовал, что Уингейт вот-вот взорвется. Решения Синклера как Великого магистра были окончательны. Неважно, что скажет Уингейт.
Камера следила за тем, как Уингейт мечется по залу видеоконференций в поместье Синклера, качает головой, в панике заламывает руки. Хранители уставились с экранов на своего кандидата в президенты.
— Но я же вам объяснил, — сказал Уингейт. — Это беспочвенное обвинение. Да, ребенок отдыхал в одном из моих детских лагерей, ноя не дотрагивался до него — я вообще не трогаю детей, раз уж на то пошло. Даже не видел его. Папаша — искусный аферист — почуял возможность срубить легкие деньги. Любой известный человек сталкивается с подобными типами. В мире полно таких стервятников. Это обычное дело. — Он зашагал по комнате, глядя то на Синклера, то на экраны. — Хватит. Для людей вашего положения это не новость. Возьмите любую бульварную газету и взгляните на первую страницу. — Ответом ему была тишина, раздавалось только шарканье подошв по мраморному полу и тяжелое дыхание. В отчаянии Уингейт вскинул руки. — Что еще вы от меня хотите?
Синклер заговорил спокойно и тихо:
— Вы объявите, что решили выйти из гонки по состоянию здоровья. Вы недавно узнали, что у вас серьезные
— Чарлз, вы не можете просить меня уйти, — ошеломленно произнес Уингейт. — Все складывается так удачно и…
— Да нет, в том-то и дело, Роберт, что не складывается. История с шантажом всегда будет висеть над вами, этот камень будет тянуть вас все глубже и глубже.
— Но я не сделал ничего…
— Я говорил вам, когда речь идет о приставании к детям, совершенно не важно, насколько обоснованно обвинение. Как только его выносят на люди, оно тут же врезается в подсознание. Это пятно, которое невозможно стереть.
— Никто не знает про шантаж, кроме этой Стоун. Вы сказали, что в курсе, где она прячется, и что займетесь ей. Значит, не будет никакой…
— Она больше вас не касается. Вам велели ничего не предпринимать, не действовать второпях. Вы не послушались. И нам приходится разгребать этот бардак. Нельзя допустить, чтобы бомбу связали с вами.
— Но я постарался, чтобы ее нельзя было связать со…
— Вы любитель, Роберт. Вам следовало оставить такие вопросы нам. Потребовалось задействовать ценные ресурсы, чтобы скрыть ваши ошибки. К тому же есть вещи, которых вы об этой Стоун не знаете. — Синклер хотел объяснить, но понял, что это ничего не изменит. — Я хочу, чтобы вы убрались из виду, туда, где меньше вероятности, что кто-то копнет достаточно глубоко и разнюхает про вашу связь с тем… провалом. А пока ваша политическая карьера официально закончена. Вы стали обузой.
— Но я вам нужен, — заявил Уингейт. — Вы видели результаты последних опросов общественного мнения? Я далеко впереди. И дело не только в ваших политических махинациях. Я, черт возьми, очаровал и завоевал американцев. Даже журналистов.
Синклер театрально закатил глаза.
— Харизма, как и речи, ничего не стоит. Вы знаете, сколько на свете харизматичных личностей, готовых уцепиться за возможность баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов, особенно с той неограниченной поддержкой, которую мы можем предоставить? И конечно, вы на собственном опыте знаете, как просто сделать политическую карьеру на пустом месте — с соответствующей помощью.
— Чарлз, прошу, я же один из вас. У моей семьи длинная история.
— Значит, вы знаете, что мы жертвуем ради Ордена.
— Но в жертвах нет нужды. Пожалуйста, Чарлз. Кандидат уже умолял, и Синклера затошнило.
— Вы ведете себя неподобающе, Роберт. Сядьте и успокойтесь.
Уингейт подошел к стулу с высокой черной спинкой и вцепился в раму из нержавеющей стали.
— Успокойтесь, Роберт. Вас ждет не такое уж плохое будущее.
Уингейт не отходил от стула.
— Вы были лояльны, мы это ценим. Скажите, куда ходите поехать? В Белиз? На Барбадос? Фиджи? Мы устроим, чтобы о вас позаботились.