Заговор красного бонапарта

Солоневич Борис

* * *

Через несколько дней, разговаривая с группой офицеров штаба, Тухачевский действительно подвергся целому нападению. Разговор велся на неофициальные темы, и в безукоризненно корректной форме офицеры стали расспрашивать Тухачевского о жизни в СССР, причинах классовой борьбы в стране, о необходимости террора и последних политических процессах. Обиднее всего было то, что с сущностью этих недоуменных вопросов советский маршал был вполне согласен и сам, но объяснять все уродливости советской жизни имел право только официальными терминами. Это злило и бесило его. «Чужой дурак — смех, свой дурак — стыд»… Скоро не советское, а просто русское самолюбие заговорило в нем с неожиданной

для него раньше силой. Ему захотелось ответить ударом на эти колкие выпады сытых, самоуверенных англичан. Сохраняя внешнее спокойствие, он, вспомнив ехидный совет Коллонтай, перевел разговор на теоретические военные темы и на свою старую работу в качестве начальника Военной академии.

— А знаете, между прочим, джентльмены, — сказал он, — мы в Академии очень серьезно разбирали проекты атамана Платова при Павле I и Комарова при Александре III относительно похода на Индию!

Словно ветер задул веселые разговоры среди вылощенных офицеров. Лица стали внимательными и напряженными.

— Ну и какие недочеты нашли вы в этих фантастических проектах, мой дорогой маршал? — спросил среди общего настороженного молчания один из старших офицеров. Его голос звучал очень благодушно и, — чтобы показать свое хладнокровие, — он нарочито небрежно стал выбивать о каблук свою трубку. — Неправда ли, все это было сплошной утопией?

Тухачевский пожал плечами.

— До некоторой степени, особенно при тогдашних технических возможностях, разумеется, все это было достаточно фантастично. Мы вот готовим теперь высадку на Северном полюсе, о чем еще несколько десятков лет тому назад нельзя было и думать… Так и в отношении похода на Индию. Затруднения были не из-за возможного сопротивления английских войск, а исключительно благодаря природным трудностям такого похода. Наши академики — ну, так, конечно, в порядке только простого учебного задания, разбирали проект такого похода в Индию под углом зрения современных возможностей.

— И эти… проекты были серьезными?

— Ну, нет, разумеется, — весело рассмеялся Тухачевский. — Это были просто теоретические упражнения. Ведь СССР и Англия настолько дружны, что даже мысль о реализации таких проектов никому не приходила в голову. Просто это была занимательная военно-теоретическая забава.

— А вы… вы сами, дорогой маршал, разве можете считать, что в подобных проектах могло бы быть что-либо реально выполнимое? Поход на Индию — это ведь абсолютная утопия.

— Почему? — пожал плечами Тухачевский. — Ведь даже Наполеон разрабатывал подобный проект.

— Но у Наполеона ничего так и не вышло!

— Не вышло потому, что он его не предпринял. А если бы…

— Что «если бы»?

Тухачевский рассмеялся.

— Вы правы — по всей вероятности, ничего бы и не вышло. С тогдашними техническими средствами такой проект действительно был утопией. Но мы ведь в другое время живем…

— Неужели вы считаете в настоящее время поход на Индию выполнимым?

Голос спрашивающего был резок и напряжен. Глаза всех устремились на Тухачевского. Тот небрежно пожал плечами.

— Отчего же нет? — великолепно бросил он. — Военный потенциал СССР так высок, что если бы товарищ Сталин приказал — я несомненно прошел бы всю Индию в течение нескольких недель…

* * *

Париж проигрывал одно состязание за другим. Сами стрелки этого еще не знали, как не знала и широкая публика; телеграммы из Москвы до конца состязания держались в секрете. Но представители СССР, прибывшие для проверки условий состязания, уже знали о полном разгроме рабочих команд Парижа. Да и трудно было ожидать иного. За рабочий Париж выступали стрелки рабочих клубов, действительно «люди от станка», любители пулевого спорта, веселые молодые ребята парижских предместий. Против

них, — в далекой, занесенной снегом Москве, — под маркой рабочих московских заводов выступали переодетые профессионалы стрелкового спорта — лучшие стрелки Красной армии, «Осоавиахима» и «Динамо» [38] . Как могла парижская комиссия, приехавшая в Москву, проверить, что с паспортом какого-нибудь слесаря машиностроительного завода «Ильич» выступает призовой снайпер Дальневосточной армии, спешно переброшенный по этому случаю в Москву? И что все такие «рабочие», в теории проводившие свои дни за станками, на самом деле уже несколько недель целыми днями выпускали на тренировках тысячи пуль из специального, подогнанного для каждого из них оружия, под руководством специальных инструкторов?

38

Спортивное общество сотрудников НКВД.

За спиной рабочих команд Парижа не стоял, по существу, никто. Лишь «Народный фронт» и компартия пытались использовать это состязание для своих пропагандных целей. Набранные наспех стрелковые команды делали все, что могли. Но что они могли противопоставить профессионалам, за спиной которых стояла вся мощь тоталитарного государства, не стесняющегося ничем для достижения своих целей: ни затратами, ни любым обманом… Разумеется, спортивный результат стрелкового состязания был предрешен. Но и само по себе состязание представляло большой интерес для каждого стрелка в отдельности, ибо каждый из них, прежде всего, старался победить самого себя — превзойти свое прошлое достижение, свой последний рекорд. Вот почему, даже не зная еще результатов стрельбы москвичей, все же состязания в Париже были полны азарта и интереса. Но только советские представители знали, что победа Москвы уже обеспечена и только старались, чтобы цифры были как можно более оглушительными.

Особенно волновалась Таня в последний день матча, когда стреляли женские команды из малокалиберных винтовок. Она оживленно бегала по большому закрытому военному тиру в Венсенн и старалась запомнить все — и стрелков, и судей, и мишени, и плакаты, и новые винтовки, и устройство тира, и методы стрельбы, и французские команды… Ей хотелось все запомнить, как можно лучше, чтобы потом рассказывать в родимой Москве…

Состязание шло сравнительно «по-домашнему», особенно при стрельбе женских команд. В нескольких метрах от линии огня, где на толстом войлоке расположились женщины-стрелки, за канатным барьером стояли немногочисленные зрители. Во время начавшейся стрельбы Таня, бегавшая туда и сюда, внезапно заметила, что одна из участниц надела на мушку какой-то колпачок. Она вихрем метнулась к судье и взволнованно запротестовала:

— Мсье! Одна ваша участница нарушает правила. Посмотрите сюда!

Судья, спокойный пожилой француз, подошел к лежавшей.

— Ну-да, мадемуазель. Но это ведь просто защита мушки от света. Это разрешено всеми правилами.

— Но ведь, мсье, это уже закрытый… закрытый…

Бедная Таня в своем возбуждении забыла, как по-французски слово «прицел» и беспомощно оглянулась вокруг, ища взглядом председателя советской контрольной комиссии, который хорошо владел языком.

— Э бьен, мадемуазель? — с оттенком нетерпения спросил судья.

Таня напрягла всю свою память, чтобы вспомнить нужное слово, но оно, как часто бывает, словно провалилось.

— Как это, — невольно по-русски сказала она, — прицел?.. Ах, чорт…

— Прицел по-французски «point de mire», товарищ Танюша, — раздался негромкий голос среди зрителей и девушка обернулась, как ужаленная. Из толпы ей дружески улыбалось спокойное и уверенное лицо маршала Тухачевского.