Заговор обреченных
Шрифт:
– Не бери в голову, может, сумасшедший какой-нибудь, – отмахнулась от него Татьяна, когда он ей пожаловался. – Я вот вечером за тобой выйду и понаблюдаю.
Вышла. Понаблюдала. И никого не увидела.
– Говорю же, случайность, – вывернула Татьяна нижнюю губу валиком. – Не бери в голову.
Но человек потом обнаружился снова. Возле его дома. Утром почти рядом с ним встал на светофоре. Вечером снова терся возле дома, где жил Вадим.
– Слушай, я тут подумала… – Татьяна покусала губы, когда он ей снова пожаловался. – Может, Нинка твоя к тебе наблюдение приставила? А что, она может.
– А зачем? –
– Это ты расстался. А она, может, и нет. И теперь пасет тебя.
– Зачем ей это?
– А затем, чтобы знать, что ты ее не бросил ради какой-нибудь другой женщины.
Объяснение Татьяны было, как всегда, женским и глупым. Вадим от него отмахнулся. Но для себя решил быть бдительнее. Видимо, его наблюдатель тоже так решил, потому что он перестал его видеть повсюду. Но странно – чувствовал его присутствие.
Потом к нему повалили заказчики. Были всякие: и нормальные, и скандальные, требующие свой заказ «еще вчера». Одного из визитеров он едва из дома за шиворот не вытащил. Звонила Нина, обижалась. Просила его быть разумным и расставить наконец приоритеты в жизни. Он не стал с ней спорить. Но от встречи отказался. Единственное, на что он решился, это начать новую работу, посвященную ей…
Вадим снял очки со лба, аккуратно свернул дужки и убрал очки в старенький любимый футляр. Встал с продавленного кресла, осторожно задвинул его под рабочий стол. Стащил с себя фартук, нарукавники. Глянул на часы. Он снова заработался. Почти одиннадцать вечера. Пора закрываться, ставить все на сигнализацию. В мастерской ждали отправки сразу три заказа. Решено было отправить завтра. Татьяне понадобилось еще время для подтверждения платежа. Он не против. Она молодец. Ас в своем деле. Потому и не прогорел, не вылетел в трубу с таким вот «грошовым, бесполезным бизнесом». Или просто он так разумно тратит? Черт его знает!
Вадим проверил пломбы на двух ящиках, любовно погладил по их бокам. Маленькие скульптурки в одном из ящиков, еще не опломбированном, предназначались в подарок детям из интерната в соседнем городе. Вадим даже от оплаты отказывался. Заказчик настоял. Сказал, что деньги бюджетные, они не имеют права их не освоить. Так, значит, так. Им наверху виднее.
Он проверил печь, горелки, разложенные на верстаке инструменты. Осмотрел запоры на окнах. Шагнул в коридор, где у него располагался пульт сигнализации, и тут услышал «это».
Чужое дыхание! Он точно его слышал – шумное, горячее, опасное. Вадим не мог ошибиться. В этом старом родительском доме, переделанном им под мастерскую, он знал каждую щель, был знаком с каждой тенью, узнавал каждый шорох. То, что происходило сейчас слева от него в узком простенке, было незнакомым, чужеродным. Там кто-то прятался!
– Эй! Кто здесь? – Он попытался говорить грозно, властно, но сам опешил от того, как слабо и безжизненно зазвучал его голос. – Кто здесь? Выходи! Я сейчас вызову полицию!
И он полез в левый задний карман штанов, куда всегда клал мобильник. И вдруг его не обнаружил. И тут же вспомнил, что оставил его на рабочем столе. Рядом с очками, которые стащил со лба и убрал в старый очечник. Он часто его забывал. И обнаруживал пропажу лишь дома. Но не очень расстраивался. Ему некому было звонить поздними вечерами и
Выход! Должен же быть какой-то выход! Он не успеет выбраться на улицу и затеряться в толпе прогуливающейся молодежи. Для этого нужно будет повернуться спиной к тому, кто прячется в узком темном простенке. Если он повернется к нему спиной, он погибнет! Но за что, господи? За что? Зачем кому-то его убивать? Он никому не сделал зла. Всю свою жизнь он только и делал, что лепил из глины крохотные скульптуры, которые кому-то иногда казались произведениями искусства. Он приносил людям радость, не боль. Он не может умереть сейчас! Не должен! Никто не может желать ему зла, потому что он безобидный человек и…
Надо вызвать сюда полицию каким-то еще способом! Он стоит прямо у пульта сигнализации. На нем есть тревожная кнопка. Он должен дотянуться до нее и нажать. И тогда он спасен. Он должен быть сильным. Должен! Хотя бы раз в жизни он должен проявить мужество, хотя бы ради себя!
Тот, кто шумно дышал, прячась в темном простенке, угадал его мысли. Он не позволил Вадиму дотянуться до сигнальной кнопки. Он нанес удар прежде, чем у Вадима получилось спасти себя. Точный, стремительный, сокрушительной силы удар, стоивший Вадиму Тарасову жизни.
– Елизавета Андреевна, срочно ко мне, – прокаркала Анастасия Сергеевна, заместитель генерального по общим вопросам. – Срочное дело!
Лиза с сожалением посмотрела на чашку с чаем, только что заваренным, предназначенным запить огромный кусок йогуртового торта, ее любимого. У Сони, ее коллеги по отделу, завтра начинался отпуск. Вот она и притащила в отдел тортик. Две девочки отказались его есть по причине высокой калорийности. Лиза так издеваться над своим организмом не собиралась. Это не жареные пончики и не беляши, в конце концов. Йогуртовый торт с тонкой прослойкой из теста, грудой фруктов и нежнейшего белкового крема, почти без сахара.
– Блин! – выдохнула она и, оттолкнувшись от стола, проехала в кресле до самой стены. – Вот вечно так! Она будто сквозь стены видит.
– Анастасия? – с пониманием кивнула Соня, не отрывая взгляда от монитора. Она вторую неделю в деталях изучала фотографии забронированного отеля. – Она такая. Она может. Не удивлюсь, если сейчас скажет, что ошиблась и ты ей не нужна.
– Не удивлюсь, – проворчала Лиза.
Встала. Одернула платье нежнейшего оттенка серого. Глянула на себя в зеркало. Щеки и крылья носа чуть поблескивали, надо бы припудрить.
– Иди уже, – фыркнула Соня. – Красивая, красивая. Будешь слишком красивая, Настя тебе не простит. И ушлет куда-нибудь подальше. До конца дня. А у тебя работы теперь за двоих. Сама понимаешь, я уже несколько дней как выпала из обоймы.
Лиза понимала. И немножко ей завидовала. Не ее предстоящему отпуску. А тому, что Соня летит отдыхать с человеком, которого любит, который любит ее. И которому плевать, между прочим, что Сонька регулярно набирает в весе. Потом, правда, успешно сбрасывает все в спортивном зале. Но до этого-то набирает! И в постель к нему ложится с этим самым лишним весом. И ничуть его не раздражает. Соня говорит, что ему даже нравятся ее периодически округляющиеся формы. Он просто ее любит. Любит всякую-разную, и все.