Заговор по-венециански
Шрифт:
Теперь Том видит, что старик тащит из-под воды нечто тяжелое на перекинутом через перила канате.
— Не мучайтесь, дайте руку, — говорит он старику.
Тот падает назад, ударяясь костлявой спиной о булыжник. В канале слышится всплеск. Старик закрывает лицо морщинистыми руками и принимается рыдать.
Том ободряюще кладет руку ему на плечо — хлопает, сжимает в крепких пальцах. Подходит к краю канала и смотрит вниз.
Понятно, отчего старик впал в такое отчаяние.
На веревке висит изуродованное тело обнаженной девушки.
ВОСЕМЬ
666 год до н. э
Capitolo III
Атманта
Тевкр с женой сидят у стен хижины и наблюдают, как над ровной линией этрусского горизонта зарождается осенний рассвет. Лес вдалеке озаряется насыщенным оранжевым, бледно-лимонным и глубочайшим оттенком вишневого. Ни муж, ни жена больше не могут спокойно спать.
Теперь они почти каждое утро встречают так: взявшись за руки и опершись на стену скромного домика, который Тевкр собственноручно построил из тесаных бревен, тростника и глины. Тем не менее жизнь налаживается. Они справились. Справились, как думают, с тем, о чем предпочитают молчать.
Тетия кладет голову на плечо мужа.
— Скоро мы вот так же будем сидеть вместе с нашим ребенком и учить его красоте мира.
Тетия кладет руку Тевкра себе на округлый живот, надеясь, что Тевкр ощутит волшебство момента, когда ребеночек пинает стенки утробы.
Тевкр улыбается. Хотя его улыбка — не проявление отцовской гордости. Это улыбка мужчины, который смело смотрит в лицо неприятностям, ведь еще не рожденный ребенок может быть не его, а насильника.
Стиснув руку мужа, Тетия замечает:
— Гляди, только сосны у священной рощи сохранили зелень. Прочие сгорели по воле богов.
Авгур смотрит в указанном направлении, стараясь не думать о растущей ненависти к ребенку.
— Недавние пожары очищают место для пахоты.
— Ты прорицаешь, муж мой?
Тевкр смеется.
— Это природа, здесь предсказывать нечего.
Обняв мужа, Тетия умолкает. В последние дни вообще, кажется, лучше молчать. Тишина неким образом сплачивает и залечивает раны, о которых ни муж, ни жена говорить не решаются.
Солнце проливает на долину золотистый свет, словно патоку идеального утра. На противоположном холме появляется темная фигура, валуном катящаяся по склону.
Тевкр замечает ее первым. Пристально вглядывается в очертания, щурится, надеясь, что обознался. Вдруг это лишь птица или дикая кошка, чья тень скользит по жухлой траве. Надеждам не суждено оправдаться.
У Тевкра пересыхает во рту.
Тетия выпрямляется и, убрав со лба длинный черный локон, тоже смотрит на склон, залитый теплым светом.
По ту сторону холма стоит лишь один дом. И есть лишь один человек, могущий послать оттуда гонца в столь ранний час.
Тень растет, и в середине долины останавливается.
Тевкр знает, что всадник смотрит на них. Готовится к встрече. Идет за ними.
Capitolo IV
Всадник на склоне холма — это
Есть много причин бояться горы мышц, посланной своим хозяином, магистратом Песной. Во-первых, Ларс убивает людей — казнит во имя местного правосудия. Во-вторых, он людей пытает — и снова же по указанию своего господина. А в-третьих, что, наверное, самое страшное, Ларс наслаждается каждым моментом своей мрачной службы.
Такие мысли кружатся в голове у Тевкра, когда он разумно соглашается с грубым требованием немедля сесть на коня и следовать за Ларсом к магистрату. Также молодой нетсвис думает о самом магистрате Песне, человеке юном и вспыльчивом. Песна разбогател за счет серебряных шахт и старого, как мир, искусства политических игр. Как и всякий политик, по сути своей Песна не тот, кем кажется. Внешне магистрат — благородный, деловой человек и столп общественности. По правде же — буйный в своей похотливости зверь, ненасытно жаждущий власти.
Проведя Тевкра за высокие стены садов при дворе Песны, Ларс провожает его в просторную комнату, где выложенный неизвестным камнем млечного цвета пол кажется бесконечным. Каратель оставляет авгура наедине со слугой — мальчиком столь юным, что бриться он начнет самое скорое лет через пять.
Тевкр чувствует, как сильно бьется сердце в груди, как стучат друг о друга коленки. Столько времени прошло, и он уж думал, что ни его, ни Тетию не свяжут с убийством близ священного круга. Авгур пытается успокоиться, любуясь роскошью дома магистрата. Мебель искусно вырезана из местных пород дерева: что-то сделано из выбеленной древесины, что-то — из мореной. Вдоль стен стоят бронзовые статуи ораторов, рабочих и рабов в полный рост. Утонченные фрески изображают танцовщиков, музыкантов и бражников. В каждом углу — по большой вазе, покрытой черной глазурью и тонким рисунком в виде золотых листьев.
Открываются решетчатые двери, и в комнату спешат двое слуг. Сердцебиение учащается. Слуги приводят в порядок кожаную обивку и подушки на кресле с высокой спинкой — место магистрата.
Входит Песна.
Он высок и красив. На нем длинная белая мантия из мерцающей ткани, названия которой Тевкр не ведает. Мантия крепится на плече серебряной застежкой в форме сжатого женского кулачка. Обут магистрат в сандалии из тончайшей кожи, с серебряными пряжками.
Песна смотрит на Тевкра, затем — недовольно — в бронзовое зеркало, которое держит в вытянутой руке.
— У тебя хороший цвет лица. К моей коже солнце не столь благосклонно: она сохнет, зудит и краснеет. Впрочем, ходить бледным все равно что зазывать белого духа смерти, дабы он скорее свел тебя в могилу. — Песна опускается в кресло. — Что скажешь, нетсвис?
Тевкр отвечает, стараясь говорить как можно увереннее:
— Таковыми нас сотворили боги, и наша истинная природа не нуждается в изменениях. Кроме тех, какие боги нам милостиво предназначили.
— Вот именно. — Песна смотрится в зеркало еще раз и подзывает слугу. — Сегодня же отшлифовать зеркало костями каракатицы и пемзой. Завтра хочу выглядеть как можно лучше.