Заговор по-венециански
Шрифт:
Фэбээровец нажимает на кнопку вызова. Бэйл поднимается из-за стола. Даже скованный по рукам и ногам он все еще опасен, и потому Лернер не убирает ручку в карман. Если что — воткнет ее в глаз маньяку. В умелых руках перьевая ручка очень опасна. Наконец охранник отпирает многочисленные электронные замки, и агенты покидают камеру, не сводя глаз с преступника.
— Ну мра-а-ак, — говорит Бэдкок, пока они идут по коридорам. — Зря ты не дал мне его ударить.
— Он бы тебя убил. И меня заодно. Так что не зря.
—
— Вовсе нет.
— То есть?
— Пикабия принадлежал к движению, известному как «Section d’or», то есть «Золотое сечение» по-французски.
— Какое это имеет отношение к делу?
Бэдкок делает знак дежурному на пропускном пункте, чтобы тот открыл двери.
— Терпение, Хилари, терпение. — Лернер щурится на яркое солнце, когда они покидают стены тюрьмы и направляются к машине, — «Золотое сечение» позаимствовало свое название из «Трактата о живописи» да Винчи в переводе Жозефины Пеладан.
— Да ладно, шеф, увел меня на глубину и топишь. Я читаю «Ю-эс-эй тудэй» и смотрю «Конана». Мне череп на мозги не давит. Яйцеголовый у нас ты.
— В смысле, просвещенный.
— Ладно, просвещенный. Колись, что такого умного пропустил мой маленький мозг?
— К этому и подхожу. — Театрально вздохнув, Лернер продолжает: — Пеладан наделяла огромным мистическим смыслом золотое сечение и прочие геометрические конфигурации.
— Так здесь и геометрия замешана!
— Не только. В математике и искусстве существует мощная формула золотого сечения. Если память не изменяет, она обозначается греческой буквой «фи» и выглядит примерно так: «а» плюс «б», поделенное на «а», равно «б», поделенное на «б», равно «фи».
— Ни хрена! За что ты меня так ненавидишь?! — восклицает Хилари. — Мне, чтобы сориентироваться в таких дебрях, понадобится спутниковый навигатор.
Они доходят до старенького «лексуса» Лернера, и фэбээровец открывает замки.
— Ну что ты, я люблю тебя. «Фи» — это вообще-то иррациональная математическая константа, и потому она кажется такой особой, почти магической. Тебе, наверное, станет все ясно, когда я скажу вот что: золотое сечение лежит в основе пирамид, пентаграмм и пятиугольников. Его влияние заметно везде: в искусстве, архитектуре и астрономии. Посмотри на иллюстрации да Винчи к «Божественным пропорциям» и увидишь, как он при помощи золотого прямоугольника составил геометрическую схему лица.
Хилари с облегчением садится в машину.
— Прямоугольники? Как те, что мы видели на картинах Бэйла?
— Вот, ты уже сама начинаешь просекать. Я и сам не мог увязать куски в целое, пока Бэйл не назвал Пикабию. Взгляни на изображение золотого прямоугольника: он выведен из идеального квадрата при помощи золотого сечения. Потом выводится второй прямоугольник, поменьше, и еще один, и еще,
Хилари, поймав волну, заводится.
— Ладно, поняла: урод в тюрьме, которого мы навестили, классный художник. На него повлиял один французский маэстро, который сам входил в магическое братство умников, называвших себя золотое чё-то там, но — прости мне уже мой французский — за каким хером это нашим коллегам в Италии? Чем мы помогли им?
Лернер возводит очи долу.
— Зачем вообще пишут картины, Хилари?
— Чтобы на стенку повесить? — озадаченно говорит Бэдкок.
— Глубже. Поройся глубже в пещерах своего разума. Зачем художник пишет картины?
Мотнув головой, Бэдкок высказывает догадку:
— Он хочет что-то сказать. Открыть свой внутренний мир со всем говном, которое там копится. Передать людям очередное бредовое сообщение.
В ответ Лернер награждает ее широкой улыбкой.
— Критик из «Нью-Йорк таймс» не сказал бы лучше. Живопись — это средство общения, посредством которого творец делится с публикой своим видением мира, идеями. Точно так же, как Пикабия вкладывал в свои картины мистические послания, вложил их в свою живопись и мистер Ларс Бэйл.
— Но есть же разница, — говорит Хилари. — В смысле, до хрена людей посмотрело на мазню Пикабии, а за пределами тюрьмы ни один хрен не видел картинок извращенца Бэйла.
Лернер смотрит на нее, улыбаясь так широко, как не улыбнулся за весь день.
— О, еще как видел, Хилари. Поверь мне, видел.
Глава 67
Остров Марио, Венеция
Они приходят на рассвете. Скоростные патрульные лодки врезаются носами в песчаный берег, и спецназ выхватывает оружие, поднимаясь к особняку. С собой у них ордера и тараны. Охранники не успевают отставить стаканчики с кофе и встать из-за мониторов, как в боковую дверь уже вламываются люди Вито Карвальо.
Первый рубеж пройден.
Валентина и Рокко ведут отряд к лодочному сараю.
Выламываются двери, летят в воздух щепки.
Все, что внутри достойно внимания, эксперты собирают в пакеты для вещдоков.
Внутри самого особняка бледные обитатели дома сонно ворочаются в постелях; кто-то успевает шаткой походкой дойти до дубовых лестниц, спуститься и посмотреть, что происходит внизу. Прочие не успевают даже оторвать головы от подушек.
Нунчио ди Альберто предъявляет удостоверение и ордер на обыск.