Заговор посвященных
Шрифт:
Не дождавшись ответа, Давид стал читать:
Сводит от ужаса скулы. Снова один на один Я и морские акулы — Черные Рыбы Глубин. Как одолеть их — не знаю. Только — отвага слепа! Синие воды без края, Волн равнодушных толпа. Как мы узнаем друг друга, Если случится беда? Может, над зеркалом пруда ТихоСимон вытер пот со лба и чуть не попросил закурить. От поэтического настроя аж защипало глаза. Но он совладал с собой и, выдавив грустную улыбку, решил добить лирику привычным цинизмом:
— Складно звонишь, Дейв, как говорят мои друзья уголовники.
— Правда так говорят? — заинтересовался Давид. — И в наше время тоже такие словечки были в ходу.
— От нашего времени до вашего — рукой подать, — философски заметил Симон. — А феня, между прочим, один из самых устойчивых жаргонов. Новые слова появляются, а старые почти не исчезают. Богатый язык. Скоро богаче русского станет.
— Ну а все-таки, о чем мы дальше говорим?
— Ребята, я закажу обед, — предложила уже совсем ожившая Изольда.
— С вином, — добавил Шумахер.
— И с кальвадосом! — обрадовался Давид.
— Почему с кальвадосом? — не понял Борис.
— Потому что сегодня особенный день, не Особый, подчеркиваю, а особенный, и полагается пить обязательно кальвадос. Классику надо лучше знать! Орлиную классику.
И Давид подмигнул Симону. Тот сразу понял, о какой классике речь — яркую сцену первого знакомства Давида и Анны запомнил он очень хорошо, но сейчас попросил жалобно:
— Ребята, а может, кальвадоса не надо? Вы-то молодые, а я мужчина в критическом возрасте. Я устал, у меня сердце не выдерживает…
— Это мы-то молодые?! — захохотал Давид. — Ты слышишь, Анька? Да мы на двадцать лет тебя старше, дуралей. Первый раз вижу такого бестолкового Белого Орла. Сердце у него не выдерживает! Анька, я сейчас умру со смеху!..
А обед уже несли. С вином и кальвадосом. И кажется, именно с черепаховым супом.
Глава седьмая
Микис попросил остановить на Цветном, вышел из служебного «Росича-императора» (в рабочее время он разъезжал только на нем) и, наплевав на все условности, несолидно, совершенно по-мальчишески присел на уже чуть запылившийся капот прямо в своем белоснежном придворном костюме. Телохранитель стоял рядом, а дежурный постовой жандарм, прогуливавшийся вдоль фасада Политпроса, остановился, встал навытяжку и козырнул, оглушительно щелкнув каблуками. Вряд ли этот подпоручик знал в лицо Золотых, но уже одна его машина обязывала так реагировать.
Микис неторопливо
Перед отправкой Золотых в Лондон, на опасную и почетную работу в цитадели врага, были устроены торжественные проводы. И не где-нибудь, а в ресторане Политпроса — Дома политического просвещения. По неписаной традиции доступ в это здание имели только старшие офицеры. Микису звание штабс-капитана присвоили всего три месяца назад, приказ об этом застал его в делийской резидентуре, но штатные сотрудники ОСПЕ — отдельная статья, и Золотых был давним посетителем Политпроса, До Трубной его подбросил подполковник Никитин из контрразведки. В дороге поболтали.
— Вот так, не прошло и века, — рассуждал Никитин, — как Дом политпросвещения снова превратился в бордель.
— Что значит снова? — не понял Микис.
— А ты не знаешь? Давно-давно, ещё до октябрьского переворота в семнадцатом, на этом месте было много маленьких домишек, а в них — по преимуществу кабаки и дома терпимости. Говорят, это давняя традиция Цветного бульвара. Ну а потом началась новая жизнь, всю малину порушили, стали коммунизм строить, заодно вот эту белую уродину отгрохали… И кто бы мог подумать, что придет ещё более новая жизнь? А новое, сам понимаешь, это всегда хорошо забытое старое…
— Философ ты, Саня! — сказал ему Микис.
— А то! Работа такая, — улыбнулся Никитин. — Ладно. Вылезай. Я дальше поехал.
— Смотри, — решил ещё раз предложить Микис. — Может, зайдешь? Хоть ненадолго.
— Нет, Мишка, в другой раз. Сегодня правда не могу. Ну, — он протянул руку, — счастливо отдохнуть!
Микис хлопнул дверцей. Старенькая, видавшая виды «Волга» дернула с места как шальная и, едва не задев тяжелый грузовик, сразу нырнула в левый ряд. Никитин всегда так водил. Микис стоял, тупо провожая глазами его машину, и тут до него дошло: «счастливо отдохнуть» они говорили друг другу перед самой серьезной и опасной работой. Что же он имел в виду? Шутит так? Или…
Генерал Давыдов тоже сегодня пошутил. Сказал:
— Много не пей.
И небрежно так добавил:
— Да, и за Коноваловым приглядывай. Не в смысле пьянства. Есть мнение… — Генерал замялся и многозначительно повертел пальцами. — А ты с ним дружишь, говорят.
— Так точно, ваше превосходительство, дружу.
— Ты, брат, не принимай близко к сердцу, ты отдыхай сегодня, все-таки праздник, новое назначение, однако попутно… Понял задание?
— Так точно, ваше превосходительство!
Неужели это и есть та серьезная работа, о которой уже известно во Втором управлении?
Думать не хотелось. Абсолютно не хотелось. За последние два месяца в Индии он устал безумно. И здесь, дома, так хотелось расслабиться! Если хотя бы на эти три дня не выкинуть из головы все, если как следует не оттянуться… Ему казалось, ещё чуть-чуть, и он в ответ на любое грубое слово будет выхватывать пистолет. Нервы не на пределе — они уже за пределом. Так что Давыдова он мысленно сразу послал — не умел Микис и не хотел стучать на друзей (тогда ещё не умел) — и теперь так же, с пол-оборота, послал Никитина. («Старший товарищ нашелся! Два дня назад приехал с черноморского курорта — загорелый и бодрый, как турист. Будешь теперь неделями пахать без передышки. Ну так и с Богом, роднуля! А у меня сейчас пусть и короткий, но отпуск».)