Заговор призраков
Шрифт:
Впрочем, даже призраку нужен литературный талант и некоторая усидчивость, чтобы создать книгу. С усидчивостью бывает плоховато даже у тех, у кого в распоряжении целая вечность, как у всех этих скитающихся душ. Они не исчезают… Одни и те же. Всегда одни и те же. За годы прогулок по Лондону он точно знал, где и кого он встретит. Некоторые появлялись раз в год, некоторые – раз в месяц, но были бедняги, которых он видел каждый день. Или каждую ночь.
Вот из этого переулка неподалеку от Риджент-стрит всегда выбегала женщина с ребенком на руках – не с младенцем, а с девочкой лет шести, слишком большой и тяжелой, чтобы унести ее далеко, – а за ними мчался мужчина с дубинкой в руках, настигал, бил женщину по голове, после
Попадалась ему маленькая оборванка, рыдающая и просящая дать ей хоть кусочек хлеба: будь она живой, прохожие бросались бы врассыпную, заметив ее чумные бубоны.
Юный щеголь, современник Браммела, гулял вдоль решетки Гайд-парка и снимал цилиндр, демонстрируя простреленную голову. Сухопарая женщина с подушкой в руках допытывалась: «Вы не видели моих детей? Где мои дети? Я хочу попросить у них прощения… Пожалуйста, скажите, куда увезли моих детей?» Он предполагал, что детки покоятся на кладбище, а у матушки неспроста в руках подушка. И неспроста она стала неприкаянным духом.
Кстати, отвечать ей бесполезно. Она не услышит.
Иногда ему казалось, что слабые призраки, даже произнося какие-то фразы, на самом деле не думают о том, что говорят. Они просто снова и снова переживают тот миг боли, который сделал их вечными скитальцами. И если в этот миг они говорили или кричали, то вечно будут говорить или кричать.
Бывали призраки древнее.
Каждую ночь близ Спиталфилдза он встречал гулящую девку, ярко размалеванную, с распущенными волосами, в разорванном на груди платье, с вспоротым горлом, из которого вытекала кровь, сияющая, как ртуть. Она тут бродить начала явно еще до Великого Лондонского пожара.
Или двое дворян, принаряженных по моде эпохи Королевы-Девственницы, которые азартно дрались на шпагах на углу возле церкви Святого Варфоломея – и всякий раз протыкали друг друга насквозь.
Призраками, как правило, становились убийцы или жертвы, или же те, кто, как он сам, добровольно желал продлить свое пребывание в этом мире. Но почему же ему ни разу не повстречались те, кого он сам столкнул за порог жизни? Их было много, и смерть их была неспокойной. По логике, он и другие братья должны были населить предместья Лондона десятками мятущихся духов, и некоторых из них он не прочь был увидеть вновь. Тех женщин, что ложились на алтарь. Вероятно, их души попадали в ад, не задерживаясь на бренной земле, а жаль. Когда-то они были красивы.
Он мог бы показать их той девочке, рыжей милашке с нежными щечками, и она бы их тоже увидела. Так же, как увидела его.
Забавно. При виде таких девочек, как эта, у него рождались приятные фантазии, и смерть не изменила его. По крайней мере, не в этом отношении… Правда, для того, чтобы приподнять ее хрустящие юбки и вдохнуть аромат ее непорочности, ему понадобился бы человек. Мужчина. Или женщина? Может, так даже занятнее? Нет, все же мужчина… Ведь просто взметнуть ей юбки он может и безо всякой помощи смертных, только зачем их задирать без цели? А осуществить свои бесспорно порочные намерения он может только с помощью чужого тела… Чужого, молодого, сильного тела.
Хотя… Может, в этот раз ему следует поумерить свою похотливость. От нее так и разит добродетелью. Аромат сладкий и пленительный, но вместе с тем едкий и удушающий, как аромат ландышей, им невозможно долго дышать… Впрочем, он и не дышит. Он чует. Чует ее добродетель и не может находиться рядом слишком долго.
Человеческие добродетели раздражали его. Блеющая паства и их пастыри… Жаль, он не мог, как при жизни, подстегнуть их религиозное рвение в буквальном смысле: хлыстом!
Он лелеял воспоминание о своем путешествии в Италию, когда однажды, в Страстную пятницу, он присутствовал
«Il diavolo».
Лучший в его жизни комплимент. Эх, если бы… Если бы он был одним из демонов! Увы – его не удостоили такой чести.
А ведь он так старался.
Он столько сделал, чтобы заслужить их расположение…
Столько труда! В его памяти всплывают всполохи огня на стенах, оскаленная морда бабуина, оскверненный алтарь, окровавленная облатка. Хоровод монахов, бормочущих «Pater noster» наоборот. Сияние золотого шара. И он – в центре, он, вдохновитель их всех. И сердце, мертвое сердце в его ладони…
Все стало прахом и тленом.
А он получил бессмертие. Но не власть. Пока еще не власть.
Однако и ее он получит тоже. План приведен в действие, и время пошло.
Что же до рыжей девочки… она тоже пригодится. Вернее, ее кровь.
Глава четвертая
1
Трупу недоставало правой руки.
Это обстоятельство объясняло, почему Джеймсу Линдену пришлось битых полчаса препираться с мистером Джорджем Кетчем, интендантом работного дома Стрэнда, что на Кливленд-стрит. Вызванный сторожем, мистер Кетч наотрез отказался пускать священника в мертвецкую. Что ему там делать? Исповедь покойнику ни к чему. И вот нечего тыкать в нос бумажками! Он сам из бывших полицейских, все процедуры знает и человека с улицы к трупу не подпустит. Тем более если тот не от коронера… А от кого? Так-так. Что ж вы сразу не сказали, ваше преподобие! Извольте, извольте.
Дав пинка сторожу за то, что тот не разглядел в пасторе посланника короны, мистер Кетч заюлил вокруг гостя. Учитывая его великанский рост, заискивать у интенданта получалось не лучше, чем у медведя приносить в зубах мяч. А через миг из четырехэтажного здания, желтого, как болотные испарения, выкатилась миссис Кетч, жена и верная соратница. Мистер Кетч заправлял мужским отделением, миссис Кетч – женским. Супруги были похожи, словно два оттиска с одной деревянной доски: дюжие, нескладные, с грубыми чертами лица, глубоко посаженными глазами и линией волос, начинавшейся чуть выше переносицы.
Визитеру (ревизору? соглядатаю?) была предложена чашечка чаю, но перспектива провести хоть сколько-то времени в гостиной миссис Кетч не прельстила джентльмена. Из полуподвального окна валил вонючий пар: здесь стирали, а стало быть, и все помещения давно пропитались зловонием. Нет, ему бы в мертвецкую.
Супруги чуть не уронили улыбки, но натянули их обратно и, переглядываясь, повели его на задний двор. Идти приходилось медленно. Скользкие булыжники выпирали там и сям, и, несмотря на свою природную ловкость, несколько раз Джеймс едва не запнулся. Перед ним расступались работницы, выбивавшие ковры – бледные тени в бурых платьях и грязных фартуках. То и дело миссис Кетч останавливалась, чтобы сделать им внушение за ротозейство. Работницы оправдывались сквозь сухой кашель.