Заговор против маршалов. Книга 2
Шрифт:
Нина Евгеньевна до позднего вечера ожидала мужа, а он все не шел. В необжитой квартире было пусто и неприкаянно. Она успела распаковать только самые необходимые вещи. Какое-то совещание. Говорил, что ненадолго, а вернется за полночь. Если бы кто видел, как он устал и чего все это ему стоит! За окном, источая тягучие нити, выматывали душу редкие желтые фонари. В сравнении с Москвой Куйбышев показался убогим и темным. Ничего нельзя повторить.
Она бросилась на стук, разом стряхнув тоскливые думы, но на пороге стоял Павел Ефимович Дыбенко. В кожаном черном пальто, бородатый, он казался особенно бледным.
— Что случилось?! — она сразу
— Михаила Николаевича арестовали...
Примерно в то самое время, когда Тухачевского посадили в машину, в Колонном зале Дома союзов близилась к завершению Общемосковская партконференция.
Молодой человек с красной повязкой на рукаве незаметно вышел из-за кулис, на цыпочках приблизился к столу президиума и, наклонясь к Эйдеману, что-то шепнул.
Роберт Петрович кивнул и, оставив раскрытый блокнот на кумачевой скатерти, не спеша направился в комнату отдыха. Однако вместо официантов, что так ловко откупоривали бутылки с ситро и подносили пирожные, его встретили люди с малиновыми петлицами. Телефонная трубка — успел заметить — лежала на рычаге: никто ему не звонил.
Эйдемана привезли во внутреннюю тюрьму и должным манером оформили. Но в камере, так похожей на третьеразрядный номер, он, словно и вправду гостиница, только переночевал. Утром состоялся переезд в Лефортово, где его сразу взяли в крутой оборот.
Михаила Николаевича еще везли по разбитым мостовым самарских предместий, а Леплевский уже сказал помощнику начальника отделения Карпейскому, что Тухачевский назвал Эйдемана среди участников заговора. Карпейский завел бывшего комкора к себе в кабинет, пригласил Дергачева, также помнача, и приступил к допросу. Никаких материалов на руках не было.
Роберт Петрович стойко держался четыре часа. Пришлось доложить Агасу, замначальника Особого отдела. Он взял допрос в свои руки.
Если рослый, крепко сбитый латыш и кричал, то его голос затерялся среди воплей и стонов. Ночная работа шла во всех кабинетах.
— Не ждите, пока они сделают вам одолжение и начнут говорить,— проинструктировал Ежов.— Надо сразу дать понять, что это вы делаете им одолжение. Пусть за счастье почитают ваше согласие слушать.
На другую ночь Эйдеман начал давать нужные показания. Заявление на имя Ежова о его горячем желании «помочь следствию» он сумел переписать только со второй попытки. Рука не слушалась, и буквы выпадали из слов. Услышав, как где-то за стеной заработал мотор, он бросил ручку и пробормотал, закатив глаза:
— Самолеты, самолеты...
Кандидат в члены Политбюро Ян Эрнестович Рудзутак проводил отпуск на даче у подножья Николиной горы. Сын латышского батрака, он еще мальчишкой нанялся пастухом на хутор, две зимы ходил в приходскую школу. В шестнадцать лет подался в город, скитался по ночлежкам, голодал, хватался за любую работу. Революцию пятого года встретил на заводе «Отто Эрбе» большевиком-подпольщиком. Десять лет просидел в царских тюрьмах: от Рижского централа до Бутырского замка. В Виндаве его били резиновыми палками молодчики из остзейской самоохраны. Предводитель отряда карателей барон фон Ропп прогнал его через «дом пыток», что устроил у себя в лесничестве. Выжить удалось чудом. После Октября был председателем Московского совнархоза, членом ВСНХ, генеральным секретарем ВЦСПС, пять лет проработал бок о бок с Лениным. Секретарь ЦК РКП(б), член Политбюро ВКП(б), нарком Рабкрина, нарком путей сообщения, заместитель председателя Совнаркома
Шли разговоры, что Владимир Ильич имел в виду Рудзутака, когда предложил «обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека...».
Такое не забывается. Одним пришло время убивать (совсем по Екклесиасту), другим — время умирать.
Ничто, по крайней мере лично ему, не предвещало несчастья. Солнечное утро в росе. Умопомрачительный аромат сосен. Голые ребятишки на песке. Мягкая дымка над речной долиной.
В газете («Правда» от 24 мая) сразу увидел приветственную телеграмму покорителям Северного полюса, подписанную руководителями партии и правительства.
Его подписи не было. А ведь ее запросили по телефону!
Случайность в таком деле исключена.
И майский день померк. Теперь он знал, что чувствовали те, кто исчезал разом и невозвратно. Попытки заступиться, спасти кончались ничем. Это был путь с односторонним движением. Как по реке времени.
На закате подъехали три автомобиля.
В тот предвечерний, такой умиротворяюще тихий за городом час в Кремле шло заседание Политбюро, на которое Рудзутака не пригласили. Состоялось голосование, и он автоматически превратился в «бывшего», но еще оставался членом ВКП(б), вернее, ВКП, ибо буковка в скобках почему-то «выпала» из постановления. И еще членом Президиума ЦИК и Президиума ВЦИК, и заместителем главы правительства, и заместителем Председателя Совета Труда и Обороны.
«Суета сует — все суета!»
Он уже не принадлежал к миру живых.
«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-право-заговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».
Никаких дел, естественно, не передавали туда, где, как личинки в тухлом мясе, как бы сами собой зарождались дела. Был бы человек, а статья найдется.
Два дня понадобилось, чтобы разослать опросные листы, прежде чем Сталин подписал постановление. Голосовали члены ЦК Якир и Гамарник, голосовал кандидат в члены ЦК Уборевич.
Бывший маршал уже четвертые сутки поливал кровью «дело». В самом прямом смысле, прямее не бывает.
Замначальника Особого отдела Ушаков «возил» его разбитым лицом по раскрытой папке — «делу» под номером 967 581.
— Не подпишешь? Подпишешь!.. Кровью подпишешь, фашист!
Ежов, лично руководивший работой с Тухачевским, прикрепил к нему лучших «забойщиков». Всю неделю, с двадцать второго по двадцать восьмое, он ежедневно докладывал Сталину о ходе следствия. Дважды приезжал вдвоем с Фриновским.
Выправляя протоколы, вождь закладывал такие мертвые петли, что дух захватывало. Вплетал в дело о военном заговоре связи по прежним процессам, тянул нити в то, неизведанное грядущее, что прозревал он один. Отсюда непредсказуемые прыжки ненасытного «тиранозавра»: то правые, то снова троцкисты, скачок в сторону Енукидзе, молниеносный бросок на Рудзутака.