Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Шрифт:
Составленный в нарочито неясных и туманных выражениях, он явно отражал стремление как авторов (во главе с Витте), так и редакторов текста (во главе с царем) оставить себе как можно больше степеней свободы при практической реализации обещанного. Поэтому позднее неоднократно возникали споры о том, что именно и в какой мере противоречит или не противоречит Положениям 17 октября. Забегая вперед, сразу скажем, что неприкосновенность личности – сама по себе весьма туманная вещь! – согласно всем точкам зрения так и осталась на бумаге, а права Думы, провозглашенные в пункте третьем, были безбожно урезаны.
В целом выход Манифеста такого содержания в дни, когда всероссийская стачка достигла своего пика, оказался чудовищной политической ошибкой. Ошибочными были и суть продекларированных реформ, и форма придания их гласности,
По существу содержание Манифеста было ответом на требования, выдвинутые стачечным комитетом Московско-Казанской железной дороги и формально поддержанные всей массой забастовщиков. Витте и его сторонники, убеждавшие царя, что подобный ответ необходим, не кривили душой и не грешили против истины, считая требования железнодорожников назревшей злобой дня.
Можно было спорить о том, в какой степени Манифест исчерпывающе отвечал на выдвинутые требования, и об этом тут же стали спорить: 18 октября вечером и Петербургский Совет рабочих депутатов, и стачечный комитет Союза железнодорожников, явно зарвавшись, приняли анологичные резолюции: «Изданный правительством манифест является новой попыткой обмануть русский народ. Народ не удовлетворится подачками» [715] .
Но подавляющая масса забастовщиков реагировала совершенно однозначно, признав тем самым, что ответ был веским и по существу. Забастовка грозила прекратиться сразу и единодушно. Чтобы не терять лица, и Петербургский Совет, и Железнодорожный стачечный комитет уже 19 октября (еще до назначения Витте премьером) постановили прекратить стачку с середины дня 21 октября. После этого можно было с чистой совестью считать, что революционные массы подчиняются своим вождям: стачка (в противовес ее якобы стихийному началу) согласно этому приказу немедленно прекратилась.
715
История ВКП(б). Том второй. М.-Л., 1930, с. 497.
Позже всего началась всеобщая забастовка в Финляндии – 16-17 октября; там же она позднее всего и закончилась – 24 октября.
В целом завершение сюжета со всеобщей забастовкой вроде бы показало, что Витте одержал полную политическую победу, добившись принятия царем своей программы и получив под свое управление умиротворенную империю. Однако сразу выяснилось, что это вовсе не так.
На Дальнем Востоке забастовка формально тоже прекратилась, но по существу вылилась в еще большее развитие беспорядков: демобилизованные солдаты стали штурмом брать станции и поезда. Там сразу началась настоящая революция. И в других местностях России прекращение забастовки вовсе не принесло спокойствия: разгоревшиеся страсти только нашли другие формы выражения.
Что же произошло?
Витте и Николай II совершенно по-разному расценивали русский народ.
Витте, поднаторевший в политических схватках и не вылезавший из интриг, гораздо лучше представлял себе действие реальных политических механизмов и роль власти, сосредоточенной в руках руководителей финансового мира, промышленности, торговли, транспорта. Спровоцировав всеобщие забастовки в столице в январе 1905 и по всей России в октябре того же года, он показал (хотя это и остается секретом до настоящего времени), что умеет пользоваться этими механизмами, как великий дирижер хорошим оркестром.
По таланту в сфере интриг Витте является, пожалуй, рекордсменом всей российской истории. Однако Витте, как оказалось, весьма слабо разбирался в том, что выходило за границы его непосредственной деятельности и борьбы. Истинные настроения народных масс и революционных интеллигентов, которыми он сумел так блестяще воспользоваться, все же не вызывали у него должного интереса, и их эволюция в октябре-ноябре 1905 года явилась для него полным сюрпризом.
Николай II был интриганом значительно меньшего масштаба. В отношении же русского народа у него были сплошные иллюзии, навязанные ему Победоносцевым и другими апологетами казенного славянофильства – включая великую княгиню Елизавету Федоровну. Личные встречи с народом (и в Саровской Пустыне, и позже) подтверждали общее впечатление о смиренных людях, искренне
События накануне 17 октября выбили почву из-под ног Николая II: забастовщики демонстрировали всесилие, и никакой народ не вступался ни за правительство, ни за порядок, ни за любимого царя. Иное дело – после 17 октября: вот тут-то выяснилось, что вроде бы иллюзорные представления царя о народе оказались все же более адекватными, чем у Витте.
Требования забастовочного комитета Московско-Казанской железной дороги были требованиями большинства российской интеллигенции. Милюков и весь пропагандистский аппарат земств, городских самоуправлений, нелегального «Союза Освобождения» и легального «Союза Союзов», вся либеральная пресса, преобладавшая в 1905 году на российском печатном рынке, дружно потрудились для популяризации и консолидации этих требований. Не противоречили они, как нетрудно убедиться, и соглашениям между либералами и революционерами, принятым в Париже в октябре 1904 года. Но для всей интеллигенции (и для Витте в частности) пока не было понятно, что эти требования вовсе не разделяются большинством народа. У народа, как многократно упоминалось, были свои проблемы: тогдашняя материальная нищета российских рабочих и крестьян – вовсе не миф.
Интеллигенция обладала столь значительным влиянием на железных дорогах, что втянула в ряды забастовщиков всех железнодорожников. Инженерная интеллигенция смогла повести за собой и большинство промышленных рабочих. Да рабочие готовы были и сами бастовать за свои кровные интересы: ведь первыми забастовщиками осени 1905 года были типографские рабочие и булочники в Москве. Весьма существенным достижением интеллигентской пропаганды было внушение рабочим идеи, что только революция воплотит их чаяния (что оказалось полной чушью, как показала вся история России после 1917 года), – не зря старались студенты на митингах в университетских аудиториях осенью 1905 года! Но не нужно и переоценивать успех этой пропаганды: если ее и усвоили наиболее активные рабочие, зачастившие в университеты еще накануне забастовки, то совсем иными были настроения широких рабочих масс.
Даже в октябре 1905 года, в самый разгар забастовки в Москве, безоговорочным успехом пользовались лишь лозунги, требующие улучшения материального положения, и гораздо меньшим – политические требования. М.Н.Покровский позже цитировал тогдашнего своего товарища – члена Московского большевистского комитета А.В.Смирнова (Станислава Вольского) – популярнейшего оратора рабочих митингов: «Говоришь им о притеснении хозяев, о тяжелой участи рабочего и т.д., – вас слушают, впечатление и настроение растет; начинаешь говорить о самодержавии, о политике – митинг начинает таять, рабочие расходятся: нам этого не надо, нам это ни к чему и т.д.» [716] Ход событий, спровоцированных остановкой поездов, захватил и эту численно преобладающую инертную массу. Все это и обеспечило неожиданный успех забастовки и породило иллюзию и дальнейшей готовности рабочих масс следовать революционным путем.
716
М.Покровский. Очерки по истории революционного движения в России XIX и ХХ вв. Лекции, читанные на курсах секретарей уездных комитетов РКП(б) зимою 1923/24 г. Изд. 2-е, М.-Л., 1927, с. 89.
Но после 17 октября внезапно оказалось, что, даже с участием всего этого политически пассивного контингента, забастовщики не составляют ни большинства, ни решающей политической силы не только по всей России, но даже в ее городах. И в этом не было ничего удивительного – ведь забастовщики составляли менее трех процентов населения России, и только в крупных промышленных центрах могли выступать сплоченной организованной массой.
До последнего момента между царем и Витте происходила борьба по вопросу, в какой форме объявлять реформы. Витте был против манифеста. Николай II, которого Витте сумел убедить в ложном представлении, что реформ требует большинство народа, видел в возражениях Витте только попытку узурпации власти и влияния на народ. Царь имел возможность настоять на своем, и Манифест был выпущен.