Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Шрифт:
Самое поразительное, что сами авторы этого удивительного эксперимента заведомо не понимали, что творят: и Николай II, и Витте, и прочие лица, причастные к изданию Манифеста, никакой провокацией не занимались, а воображали, что решают утилитарную политическую задачу – вводят в России некое подобие конституции; точно такая задача с большим или меньшим успехом ранее была решена в десятках европейских и заморских больших и малых монархий. Тем более интересны результаты этого необычного эксперимента.
В первый момент ответ дали те, для кого вопрос был решен однозначно и давным-давно: если им дать свободу, то они не потерпят монархии Николая II ни под каким видом – это было очевидным мотивом антиправительственных демонстраций. Такой ответ был ясным и недвусмысленным. После чего пришла очередь отвечать всему остальному населению.
Ответ
Правда, как отмечалось современниками, только меньшинство населения принимало участие непосредственно в погромах и убийствах. Но, во-первых, этого меньшинства заведомо хватало, чтобы подавить сопротивление противников режима, а, во-вторых, никакое меньшинство не может столь активно действовать без достаточной моральной поддержки вечно молчаливого большинства.
Соотношение сил сторонников и противников режима было столь очевидным, что спасти последних от физического уничтожения могло только силовое вмешательство власти. От властей это, как отмечалось, больших сил и не потребовало, но ведь и не слишком многочисленные насильники, грабители и убийцы должны были не на шутку утомиться после трех дней нелегкой и непривычной работы.
Только в столицах соотношение сил показалось недостаточно четким – и притом исключительно благодаря реальной силе все той же власти, мнимую слабость которой постарались отметить все современники: ни в Москве, ни в Петербурге в октябре 1905 года администрация все же не позволила вволю разгуляться страстям. Такой неясный исход эксперимента спровоцировал его дальнейшее продолжение – уже по чистой инициативе революционеров: декабрьское восстание в Москве и все прочее.
Правильный вывод, таким образом, сделан не был, а ведь он должен был быть весьма четким: только твердая царская власть (не обязательно с сохранением абсолютной монархии) могла в тех условиях сохранить возможность существования оппозиционного общества (включая и интеллигенцию, и национальные меньшинства) и обеспечить его безопасность от остального народа.
Вся история России, начиная с 1917 года, подтверждает правоту этого тезиса: кончился царизм – и интеллигенцию неудержимым потоком понесло кого в эмиграцию, кого – в ГУЛАГ, а кого – прямо в расстрельные подвалы, а евреи едва избежали судьбы чеченцев и калмыков 1944 года и поголовной отправки в Биробиджан. И никакая лояльность по отношению к новому режиму от этого не спасала.
А ведь все это можно было понять еще в «дни свобод».
Причем, как подтвердили события уже более поздних времен (когда в 1917-1918 году от прежде любимого царя окончательно отвернулась почти вся Россия), совершенно неверным оказался и вывод, который предпочли сделать Николай II и придворная челядь: что народ безоговорочно выступил за царя и сохранение прежнего режима. Обратим внимание на то, что почти нигде выступления масс не начинались непосредственно с монархических манифестаций; всегда этому предшествовала демонстративная радость тех, кто приветствовал Манифест. Следовательно, гораздо уместнее считать движущей силой и черной сотни, и широчайших масс русского народа не столько позитивные чувства к царю и его режиму (начисто исчезнувшие в 1917 году), сколь негативное отношение к богатым, образованным и чуждым по духу – барам, интеллигентам, жидам и прочим инородцам. Именно этим мотивам поведения масс было суждено надолго пережить и 1905, и 1917 год.
Между тем, проведение референдума, фактически открытого публикацией Манифеста 17 октября, «днями свобод» не ограничилось.
Спад насилия в городах не сулил России успокоения: на дыбы становилась деревня, до которой Манифест дошел с естественным запозданием. Там тоже знали, как следует воспользоваться свободой – и развернулись массовые погромы помещичьих усадеб.
В конечном итоге премьерство Витте провалилось полностью: джин насилия и произвола, выпущенный этим хитроумным политиком из бутылки, в которой его хранили царские
Полное банкротство политического курса Витте стало ясным в апреле 1906 года, накануне открытия первой сессии Думы, когда уже можно было подвести итоги выборов в нее. Одну часть Думы составили интеллигенты, готовые до последнего бороться с царизмом, а другую крестьяне, которых традиционно считали оплотом монархии в России. Не известно, как бы проголосовала Дума, если бы ей было предложено рассмотреть вопрос о сохранении царской власти – на такую постановку не решился никто из самых оголтелых думских депутатов. Вполне возможно, что вердикт Думы был бы положителен по отношению к царю. Но зато было ясно, что по другому вопросу решение Думы будет однозначным: абсолютное ее большинство проголосует за лишение помещиков земельной собственности – а это неминуемо приведет если не прямо к гражданской войне, то к такому экономическому кризису, какой покончит и с политическим режимом.
Поэтому в апреле 1906 года истек срок пребывания Витте у власти; со всеми остающимися проблемами предстояло разбираться уже его преемникам. Таким недолговечным оказалось его торжество!
А ведь ради этого торжества Витте не пожалел разрушить русско-германский союз, заключенный императорами в Бьерке!
Как раз к апрелю 1906 стало ясно и то, что иссякли все надежды Вильгельма II получить санкцию России на разгром Франции – т.е. на то, что безуспешно пытался заполучить еще Бисмарк у отца и у деда Николая II.
Все вернулось на круги своя, и не случайно именно в это время были уволены в отставку и Шлиффен, и фактический глава германского внешнеполитического ведомства Фридрих фон Гольштейн – они-то, по-видимому, и были идеологами заговора двух императоров и творцами планов того, что должно было последовать вслед за Бьеркским соглашением.
Уже в январе 1906 года Вильгельм вполне имел право задать вопрос Коковцову, проезжавшему через Берлин из Парижа, где российскому уполномоченному удалось договориться о дальнейшем возобновлении французской финансовой помощи: «Скажите, пожалуйста, господин статс-секретарь, неужели Вы не считаете просто диким, что среди всеобщего развала, среди постоянных волнений, которые могут снести все, что есть еще консервативного в Европе, две монархические страны не могут соединиться между собой, чтобы составить одно плотное ядро и защищать свое существование. Разве это не прямое безумие, что вместо этого монархическая Россия через голову монархической же Германии ищет опоры в революционной Франции и вместе с нею идет всегда против своего естественного и исторического друга» [722] ? – и дело тут было, конечно, не в республиках и монархиях, которые тоже преходящи (долго ли существовала Германская империя, чтобы можно было относиться к ней, как к традиционной силе?), а в судьбах народов.
722
В.Н.Коковцов. Указ. сочин., Кн. 1, с. 119.
Подводя итоги деятельности Витте, нужно признать, что он спас в 1905-1906 году Францию от очередного разгрома (а не заслуживала ли она его?), но не принес ни этим, ни всем остальным ни малейшей пользы России. Сам же Витте ни от кого и ни за что не получил благодарности – даже и от французов.
Что же касается германского императора, то он тем более не получил благодарности за спасение в 1905 году России от такой революции, которая, не вмешайся он, все смела бы в ней значительно сильнее, чем почти карманная революция, которую сподобился осушествить граф Витте.