Заговор в начале эры
Шрифт:
Глава XLIX
Приблизились замышляющие лукавство; далеки они от закона Твоего.
Год консульства Гая Юлия Цезаря стал годом народных собраний. Практически все вопросы выносились на обсуждение шумных сборищ народа и принимались большинством голосов. На Форуме беспрерывно выкрикивались популистские лозунги, к восторгу собравшихся. В таких условиях трудно было обсуждать целесообразность принятия того или иного закона. Достаточно было крикнуть несколько лозунгов о величии Рима и римлян, как под восторженный рев собравшихся проходил
Бибул, запершись у себя дома, посылал отчаянные послания сенату, на которые давно никто не обращал внимания. Оптиматы не рисковали появляться на площади перед народом, и многие сенаторы просто отсиживались дома, предпочитая даже не ходить на заседания сената.
Сенаторы-оптиматы, рисковавшие пройти в сенат, подвергались всевозможным оскорблениям со стороны люмпенов и плебеев. На одно из заседаний вообще не явилось две трети сенаторов. Недовольный Цезарь, заметив, что нет даже кворума, обратился к старейшему сенатору, заменившему в этот день принцепса сената, Консидию:
– Почему сенаторы не хотят выполнять своих обязанностей во благо Рима и римского народа?
– Они боятся приходить, – невозмутимо ответил Консидий, – толпа, стоящая перед курией, требует их отречения и изгнания. Ты ведь знаешь, Цезарь, как в городе сейчас не любят оптиматов.
– Так почему ты сам не боишься и не остаешься дома? – с улыбкой спросил Цезарь.
– Меня освобождает от страха моя старость, – сказал сенатор, – ибо краткий срок жизни, оставшийся мне, не требует большой осторожности. [169]
169
Плутарх. Избранные жизнеописания. Цезарь.
Цезарь промолчал, но по его указанию в день заседаний сената преторы и эдилы оттесняли толпу от курии.
На Форуме сам Цезарь появлялся только в сопровождении Помпея и Красса под радостные крики толпы. В сенате отныне первое слово всегда предоставлялось Помпею, а второе – Крассу.
По предложению народного трибуна Публия Ватиния Цизальпинская Галлия была передана на пятилетний срок Цезарю с правом набора трех легионов. После того как этот закон был утвержден в народном собрании, сенаторы вынуждены были согласиться, не рискуя возражать против мнения римлян.
Замученные и растерянные, сенаторы не просто отменили свой собственный закон о пастбищах, но разрешили Цезарю набор еще одного легиона, присоединив к его провинциям и Нарбонскую Галлию.
Нам кажется странным и невозможным, чтобы высший орган правления Рима – древний сенат, состоящий из гордых и в общем мужественных людей, мог отменять собственное постановление. Но под влиянием окружавшей курию Гостилия толпы римлян сенаторы становились удивительно сговорчивыми и послушными, не решаясь выступить против собственного народа.
Самая страшная сила, заставляющая гордого и смелого человека подчиняться, – это мнение толпы, мнение его собственного народа. Принявший яд по воле своих соотечественников Сократ и бежавший из Карфагена после величайших побед Ганнибал, изгнанный из отечества после его освобождения Фемистокл и спасший свою страну и отстраненный от власти Перикл – несть им числа, титанам, сражающимся во имя своего народа и не понятых своими согражданами.
Самая горькая обида – непонимание соотечественников, непризнание в родной стране. Нет кумира в своем отечестве.
Люмпены, плебеи – люди ничтожные, составляющие
По договоренности триумвиров на будущий год в консулы были выдвинуты кандидатуры бывшего легата Помпея – Авла Габиния и тестя Цезаря – Луция Кальпурния Пизона. Оптиматы, понимавшие, что на выборах консулов в народном собрании они не сумеют провести необходимые кандидатуры, выдвинули в городские преторы двух своих сторонников – Агенобарба и Гая Меммия, рассчитывая победить в городе.
В эти дни во время одного из закрытых заседаний сената, обсуждавшего вопрос о положении дел в провинциях, Цезарь и Помпей поднялись на галерку.
Внизу, в зале курии, шли вялые споры, а здесь, наверху, почти не было сыновей сенаторов.
– Нужно будет что-то делать с Катоном, – задумчиво сказал Помпей, – он все равно, даже в одиночку, выступает против наших законов.
– А Цицерон ему помогает, – кивнул Цезарь, – нам нужно придумать способ удалить их из города.
– Это нелегко, Цезарь, – задумался Помпей, – Катона очень уважают в городе. А Цицерон до сих пор считается «спасителем Отечества».
– Они мешают нам, – ответил Цезарь. – После окончания консульства я должен отправиться в Галлию. А что, если и тебе понадобится покинуть город? Красс один не справится с этим болотом, – он кивнул на сидевших внизу сенаторов. – Нужно решать все до нашего отъезда.
– Ты прав, – сказал Помпей, – но поверь, я не могу выходить на площадь, видя эту толпу черни. Клодий, Марций, Лека, Бестиа, племянник Суллы Публий. Ты посмотри, с кем мы имеем дело! Да, среди популяров есть порядочные люди, но в большинстве своем – это люмпены, люди без гражданства, бывшие вольноотпущенники, сельские жители. Когда я вижу этих людей, мне становится страшно. Как можно с ними договариваться? О чем, Цезарь? Толпа всегда хочет хлеба и крови, развлечений, зрелищ. Я не могу без содрогания смотреть на этих полулюдей.
Цезарь слушал своего зятя, не перебивая его.
– Да, я знаю, – горько говорил Помпей, – оптиматы ничуть не лучше, но среди них есть римляне известных фамилий, служившие нашему городу сотни лет. Мне трудно делать выбор, Цезарь.
– Мне тоже, – вдруг согласился с ним Цезарь. – Ты думаешь, я не вижу всей ограниченности популяров, недостатки нашего движения, эти перекошенные в дикой злобе лица на народных собраниях, не слышу криков, требующих новых проскрипций и разгона сената? Я все знаю, Помпей, и более тебя не доверяю Клодию или катилинарию Бестиа. Но разве оптиматы лучше? О какой чести и доблести ты говоришь, о каком служении Отечеству? Наши сенаторы погрязли в роскоши и злоупотреблениях. Вымогательства на каждом шагу, почти в любой провинции. Вчера Децим Силан взял деньги у откупщиков Лузитании, а уже сегодня он выступает за сокращение налогов в этой провинции. Вообще нужно будет принять особый закон о вымогательствах, чтобы положить конец бесчинству оптиматов. [170] Но не это главное. Ни одни, ни другие не могут спасти Рим, не могут поддержать наше величие.
170
Этот «Акт о вымогательствах» был принят сенатом в сентябре по предложению Цезаря и состоял из 110 пунктов.