Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)
Шрифт:
«Распутин обладал особой способностью, — пишет он, — которую он называл своей «силой».
К этому моменту отношения Распутина с Николаем Николаевичем совсем испортились. Этому, кстати, в немалой степени способствовал и сам Симанович. Вот как он это делал.
По тайной просьбе царицы Распутин ходатайствовал перед Николаем Николаевичем за немецких подлинных, которых по той или иной причине приготовили к высылке в Сибирь. Подключился к этому и лично Симанович. Стал подавать от себя прошения Верховному Главнокомандующему. И имел успех. Но потом Верховный заподозрил неладное и на очередное прошение Симановича прислал вдруг телеграмму: «Удовлетворено в последний раз. В случае присылки новых прошений, вышлю
«Я поспешил к Распутину, — пишет по этому поводу Симанович, — поднял большой шум и горько жаловался на угрозу главнокомандующего. Распутин улыбался. Он успокаивал меня и объяснял все недоразумением. Он решил лично поехать в главную квартиру и там с Верховным Главнокомандующим выяснить это недоразумение.
Он об этом телеграфировал Николаю Николаевичу, но через три часа получил очень определенный ответ: «Если приедешь, то велю тебя повесить».
Ответ Николая Николаевича сильно задел Распутина. С тех пор он носил в себе мысль отомстить Николаю Николаевичу при первом случае».
И Распутин начал входить в свою «силу». «Он ничего не ел, но все время пил мадеру. При этом он был молчалив, часто вскакивал, как будто ловил кого-то порывистыми движениями рук… грозил кулаком и вскрикивал: «Я ему покажу». Было ясно, что он собирался кому-то отомстить.
Подобное поведение я уже замечал у него раньше. Злобно он все повторял:
— «Я с ним справлюсь. Я ему покажу».
Распутин как бы погружался в себя. В таком состоянии он мог пребывать весь день. Вечером шел в баню. Приходил очень утомленный и неразговорчивый. Никого не принимал. Шел в свою комнату и там писал записку под подушку. Шел в спальню, клал записку под подушку и долго спал. На записках он писал свои желания и якобы верил, что они исполняются. И они, как правило, исполнялись».
Симанович пишет об этом как бы с верой в то, что это как-то влияло на события. Конечно же, он отлично понимал, что, проделывая процедуры с вхождением в свою «силу», Распутин явно играл на публику, рассчитывая на то, что Симанович потом растреплется «по секрету всему свету» и это усилит молву о его сверхъестественной силе. Симанович, как и всякий активный еврей, включался в игру.
Наутро «он был оживлен, благожелателен и любезен, — пишет он не без тайной иронии. — В его руках находилась лежавшая ночью под его подушкой записка. Эту записку он растер своими пальцами, когда она превратилась в мелкие кусочки, бросил ее. При этом он сказал мне с любезной улыбкой: «Симанович, ты можешь радоваться. Моя сила победила».
И вот что проделывает хитрый старец. Он звонит царю. Царь берет трубку.
«— Кто там? — спросил Распутин.
Папа:
— Что случилось, отец Григорий?
— Это я не могу по телефону сказать, — пояснил Распутин, — могу ли я приехать?
— Пожалуйста. Я тоже хочу с тобой говорить.
Распутин поехал в Царское Село и был немедленно принят.
Как он потом рассказывал, — пишет Симанович, — разыгралась следующая сцена.
Распутин обнял царя и прижал трижды свою щеку к его, как это он привык делать с людьми, которые были ему симпатичны и приятны. Потом он рассказал царю, что ночью он имел божественное явление. Это явление передало ему, что царь получит после трех дней телеграмму от Верховного Главнокомандующего, в которой будет сказано, что армия обеспечена продовольствием только на три дня».
Если вспомнить деятельность Мозеса Гинцбурга в Порт-Артуре, как они там «шерстили» армейские склады, то нетрудно догадаться, откуда Распутин мог получить информацию о продовольственных запасах в действующей армии. И вот как это преломилось в его эластичном хитром сознании.
«Распутин сел за стол, — рассказывает далее Симанович, — наполнил два стакана мадерой и велел царю пить из его стакана, между тем как он сам пил из царского.
Потом
И действительно, через три дня от Верховного Главнокомандующего пришла телеграмма, «которая сообщала, что армия снабжена хлебом только на три дня».
Николай, естественно, был потрясен исполнением предсказания Распутина, и Николай Николаевич был тотчас смещен и отправлен на Кавказ. Командование армией царь принял на себя.
К слову:
Здесь Симанович, конечно же, тешит свое самолюбие, расписывая, как ловко они одурачили царя. Как ловко подстроили «верное» предсказание Распутина. Хотя надо отдать должное им — это «предсказание» было разыграно с величайшим искусством: кто-то в Ставке Верховного из людей Распутина и Симановича, конечно же, знал истин ное положение с хлебом, но дал Верховному ложную информацию. На основании этой ложной информации Николай Николаевич телеграфировал царю. Тот якобы поверил. Хотя выяснить истинное положение дел с хлебом царю ничего не стоило. Но он выяснять не стал, а нагрянул с проверкой и установил, что хлеба в армии вдоволь. Он наверняка понял, что это был просто розыгрыш, но подумал и решил это использовать в своих расчетах. В противоборстве со Старым двором. Так что считать историю с хлебом истинной причиной отставки Николая Николаевича — наивно. Причины его отстранения гораздо сложнее и серьезнее. Между Старым и Новым дворами борьба за трон накалилась до предела. Царь побаивался смещения, которому весьма способствовало высокое командное положение Николая Николаевича. И ему нужен был предлог, чтобы нанести удар по оппозиции. И он его нанес, используя момент.
И чудесное предсказание Распутина тут играет десятую роль. Хотя сторонники царя и сам он делали вид, что полагаются на божье провидение и предсказание Распутина.
Не верил в способность Распутина предсказывать будущее и Симанович. Вернее, он-то больше всех и не верил в чудесную силу Распутина, хотя признавал за ним некоторые способности воздействовать на людей. «Несмотря на мою малообразованность, — пишет он, — во мне часто возникали сомнения в возможности тому подобных чудес и что не кроется за ними надувательство».
Реально же дело отстранения великого князя Николая Николаевича от должности Верховного обстояло так. Не имея сколько-нибудь серьезных полководческих данных, он не заботился о тактике и стратегии ведения войны. Руководил большей частью патриотическим запалом, горя желанием поскорее разделаться с противником и увенчать себя лаврами победителя; он гнал вперед свою армию, не думая особо о подтягивании тылов, о снабжении армии боеприпасами, а потому быстро обескровил войска, подорвал боевой дух, веру в командование. Так что к лету 1915 года положение на фронте сложилось не в пользу России. Царь, внимательно следивший за ходом военных действий,
все чаще раздражался командованием Николая Николаевича. А когда русская армия покатилась назад, отдавая один за одним города Ковно, Новогеоргиевск, он понял, что если не вмешаться, то Россия будет разгромлена с великим позором. А когда русские оставили Варшаву, он потерял свойственное ему самообладание. Самые близкие ему люди свидетельствуют — он даже стучал кулаком по столу и кричал срывающимся голосом: «Так не может продолжаться! Я не могу все сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромляют нашу армию!..»