Заговор

Алданов Марк Александрович

— С удовольствием.

— Ну и прекрасно, я рад! Хотите, сядем в том углу, там никого нет… И вина велите подать.

— Принеси бутылку бордо, Кирилл, вон туда, — приказал Штааль лакею, стоявшему около них с недоверчивым видом.

— В три рубли или в четыре прикажете?

— В три.

Они сели за стол в темном углу комнаты.

— Я когда-то очень любил биллиард, — сказал Ламор.

«Предложить ему сыграть партию? Нет, неловко такому старику», — подумал Штааль.

— А мосье Борегар?.. Ведь его казнили? — вдруг вскрикнул он.

Проходивший мимо гость на них оглянулся. Ламор пожал плечами.

— Comme tout le monde, mon jeune ami, comme tout le monde [55] , —

сказал он.

X

За кулисами Каменного театра было полутемно, холодно и неуютно. Кое-где уже горели лампы. В огромных пустых пространствах позади сцены бродило несколько посетителей репетиций. Штааль, впервые попавший за кулисы, осторожно ступал по доскам пола, боясь провалиться в люк или ущемить ногу в пересекавших пол узких щелях. Он растерянно смотрел на канаты, уходившие куда-то вверх, на огромные зубчатые колеса, на торчавшие повсюду деревянные рамы. Все здесь было непонятно и таинственно, но нисколько не поэтично: Штааль иначе себе представлял кулисы. Пахло пылью и крысами.

55

Как и всех, мой юный друг, как и всех (франц.)

За стеной кто-то пел одну и ту же музыкальную фразу. Штааль прислушался: «Ни принцесса, ни дюшесса, ни княгиня, ни графиня», — пел хриплый баритон и вдруг — без всякой злобы в выражении — разразился отчаянной бранью. Из боковых помещений постоянно пробегали по направлению к сцене необычайно торопившиеся, часто полуодетые, люди с крайне озабоченными лицами. Другие неслись вверх и вниз по узким боковым лестницам. Штааль понимал, что где-то по сторонам идет напряженная подготовительная работа. Вдруг около того места, где он стоял, огромная рама со скрипом пришла в движение и поплыла по щели прямо на него. Штааль растерянно отступил. Декорация прижала его к лесенке. Он поднялся по ступенькам и попал на сцену. Там зажигали фонари. Кто-то вколачивал молотком гвозди. Темный пустой зрительный зал теперь казался маленьким по сравнению с огромными пространствами позади сцены. Это особенно удивило Штааля. Прежде ему представлялось, что зрительный зал и составляет почти весь театр.

«Да что же никого из них нет?» — с досадой подумал Штааль. Компания, к которой он принадлежал в последнее время, должна была собраться за кулисами в четыре часа. Ему там и назначили свидание, указав, как пройти. Но еще никого не было. Он все боялся, что его спросят, зачем он здесь. «Или они где-нибудь собрались в другом месте?» Морщась от резких ударов молотка, Штааль направился назад.

— Ваше благородие, к нам пожаловали? — окликнул его кто-то. Штааль быстро оглянулся и не без труда, больше по голосу, узнал знакомого старичка-актера.

— А, здравствуйте, — радостно сказал Штааль. — Вы что ж это так нарядились?

— Наша роль: Бахус, древний бог Бахус, — сказал робко актер.

— У вас что нынче играется?

— «Радость душеньки», лирическая комедия, после-дуемая балетом, в одном действии, сочинение господина Богдановича, — скороговоркой ответил актер. — Изволите

по поддуге видеть, — добавил он, показывая рукой на странное раскрашенное полотно, висевшее на раме. — Волшебные чертоги Амуровы-с.

Штааль взглянул на декорацию: вблизи она совершенно не походила на чертоги.

— А это что? — спросил он, показывая на сложное сооружение у потолка.

— Это Нептунова машина, — пояснил актер.

Штааль сделал вид, будто понял.

— Наверху машинное отделение. Если угодно, покажу-с?..

— Нет, не стоит, — устало сказал Штааль. — Да, так что же… — Он запнулся, не зная, о чем спросить актера, и боясь, как бы тот его не покинул. — Говорят, прекрасная комедия?

— Весьма прекрасная, — тотчас согласился актер.

— Ну а так у вас все идет, как следует?

— Ничего-с… Все как следует-с… Говорят, Яков Емельянович опять у нас будут играть. Не изволили слыхать?

— Кто это Яков Емельянович?

— Шушерин, как же, Яков Емельянович Шушерин, — удивленно пояснил актер. — Они из Москвы, слышно, к нам переводятся.

— Да?.. Скажите, французы тут же играют?

— Как же-с, здесь все: и они, и мы.

— А госпожа Шевалье?

— Как же-с, оне каждый день здесь бывают… Попозже только, часам к пяти. Их уборная по коридору первая…

— Ах, вот что… Да вообще где у вас тут комнаты артисток?.. И артистов.

— Везде-с. Общих теперича две-с. Одна мужская — нынче в ней хор зефиров. А женская наверху, там сейчас нимфы одеваются.

— Да… Вы хотели показать мне машинное отделение. Это должно быть интересно.

— Слушаю-с.

В эту минуту на сцене послышались голоса, и у лесенки показалось несколько театральных завсегдатаев. Среди них Штааль увидел Наскова, де Бальмена, Иванчука.

— А, Бахус, — воскликнул Насков. — Бахус Моцартус… Mes enfants [56] , представляю вам бога Бахуса.

56

Дети мои (франц.)

Напились неосторожно,Пьяным мыслить невозможно,Что же делать? Как же быть? —

запел он хриплым голосом.

— Фальшь, фальшь, — воскликнул, затыкая уши, Иванчук и как-то особенно бойко перескочил через низко висевшую веревку, хотя через нее можно было просто перешагнуть.

— Никак нет, верно поют-с, — сказал, улыбаясь, Бахус.

Иванчук очень холодно поздоровался с Штаалем.

— Вчера не были, сударь, — сказал актер. — Новостей нет ли-с? Верно, все штафеты читать изволите, и те что по телеграфам?

— Новостей? — переспросил польщенный Иванчук. — Какие же новости? Скоро воевать будем.

— С турками-с?

— С турками-с, — передразнил Иванчук. — Уж не с гишпанцами ли? С Англией, а не с турками-с. Сдается мне, Бонапарт начинает нами вертеть!

— Дерзновенного духа человек, — вздохнул актер.

— Ну, насчет войны еще гадания розны, — пренебрежительно сказал Штааль, не глядя на Иванчука.

— В самом деле, вряд ли мы заключим аллианс с Бонапартом, — вставил де Бальмен.