Заговор
Шрифт:
— Ладно, ребята, посмотрим, что у нас тут. Что в воздухе и что на подходе?
— Четыре двести семнадцатых, один некоммерческий и два «джамбо»: [7] один компании LAX, другой из Мадрида, — ответила женщина, со всех сторон заваленная горой распечаток.
— А у Даллеса?
— У них то же самое. И на Би-дабл'ю-ай тоже. С Колледж-парк напрочь пропала связь. Все отключилось четыре минуты назад. По моим подсчетам, шесть машин заходят на посадку, еще двенадцать получили на нее разрешение.
7
Так
Главный диспетчер двинулся к ближайшему пульту, откуда на него глазел пустым экраном радар. За двадцать пять лет службы диспетчера ни разу не брала такая оторопь и… страх.
— Ладно, ребята, — начал он, потирая ладони, — скольких сможем — переправляем на Атланту, остальные пусть пробуют…
— Это прекрасно, — откликнулась женщина. — Дело за малым: как мы об этом пилотам сообщим?
— Вотапек? — переспросил Джасперс. Сара склонилась над столом, наливая себе вторую чашку чая. — Мы одного и того же Антона Вотапека имеем в виду? Темпстеновский проект.
— На самом деле он назывался Учебным центром, — поправила Сара. — Пресса окрестила его Темпстеновским проектом.
Джасперс тряхнул головой.
— Вотапек? — Он помолчал. — С чего бы…
— Речь идет о школах, профессор?
— Да, но… — Он приходил в себя дольше, чем она ожидала. — Этот человек был гением, гуру образования в шестидесятые, а потом… Темпстен. — Взгляд профессора сделался отрешенным. — Какой-то высокий принцип… модулярное обучение…
— Труд под названием «Модулярный подход»: образование как более агрессивное средство воспитания менее замкнутых, более расположенных к общению детей. Четверка с плюсом, профессор.
— Очередная дикая теория, вбиваемая в практику. — Вид у Ксандра был все еще отрешенным, словно он пытался что-то припомнить. — Там было нечто такое… десяток ребятишек, все лет восьми-девяти…
— На самом деле — четырнадцати, а некоторым было и по восемнадцать. Вы, похоже, достаточно осведомлены обо всем этом.
Он посмотрел на нее:
— Об одной из темных сторон американского образования? Тем, кого заботит обучение, мисс Трент, Темпстен не забыть. — Тема явно расстроила Джасперса. Он откинулся на спинку стула, медленно покачал головой. — Восьми-девятилетних обращали в… — Неожиданно он бросил на нее пристальный взгляд, в котором было больше пыла, чем минуту назад. — Думаете, он связан с Тигом и Седжвиком?
— Я ничего не думаю, — ответила Сара. — Просто спросила, не встречалось ли его имя в ваших исследованиях.
Джасперс не сводил с нее пристального взгляда.
— Понимаю. — Выдержал паузу. — Не встречалось.
— Я что-то не так сказала?
— Не так? Нет. Конечно же, нет. Только, если в смесь добавить еще и Вотапека, связь Тига с коалицией тревожит еще больше.
— В самом деле? — Нужно было понять, как далеко ей под силу завести его.
— Ну, теперь, стало быть, появляется человек, у которого точно есть интерес в сфере образования. Крайне пугающий интерес, а не простой мостик в политику.
— Это если между троицей есть связь, — напомнила Сара.
— Точно. — Он не сводил с нее глаз. — Если. — На какое-то время умолкли оба. — Ну вот, вы меня заставили думать.
— Виновата. — Сара улыбнулась.
— Уверен, так оно и есть. — Джасперс стал вертеть в руках чайную ложечку. — Беда в том, что все, о чем я вам рассказал, домыслы. Не знаю, как у Вотапека, но в том, чем заняты двое других, нет даже намека на экстремизм. Никаких неонацистских поджогов синагог, никаких белых сверхчеловеков, выступающих с бредовыми
— А если все же они каким-то образом связаны…
— Вам придется выяснить зачем. — Джасперс перестал звенеть ложечкой и посмотрел Саре прямо в глаза. — Что им нужно? Не уверен, что мне хотелось бы отвечать на этот вопрос.
— В ваших устах это звучит прямо-таки зловеще. — Сара управлялась с последним кусочком пирожного.
— Надеюсь, прав Ландсдорф. Он все время убеждает меня сосредоточиться на том, что мной установлено, а теории заговоров оставить массовому газетному чтиву. Наверное, я переусердствовал. — Ксандр допил вторую чашку и теперь старался отправить в рот последние капли чая. Убедившись в тщетности попыток, поставил чашку на поднос и сказал: — Зловещую сторону я оставляю вам. К сожалению, мне нужно возвращаться…
— Конечно, конечно.
— Но мне не хотелось бы обрывать вас на полуслове. Вы еще что-то хотели узнать?
Сара бросила блокнот в кейс, щелкнула замками и потянулась к кошельку.
— Вряд ли, но если нам понадобится снова поговорить…
— Целиком и полностью. В конце концов, я был бы не прочь заглянуть в ваше досье.
Она улыбнулась и достала десятидолларовую купюру прежде, чем Ксандр успел потянуться за бумажником:
— Догадываюсь, профессор Ландсдорф этого не одобрил бы, но тут… казна платит. — Джасперс уступил — больше милой улыбке, чем протоколу, и, обернувшись, взял пальто. Когда он встал, Сара вспомнила кое-что еще. — Может, это прозвучит странно…
— Уверен, что нет. — Ксандр стал надевать пальто.
— Энрейх. Вам это имя что-нибудь говорит?
Ксандр полез в карман, вытащил шарф. Обмотал его вокруг шеи, повторил вслух: «Энрейх?» Отрицательно покачал головой:
— Не припоминаю. Могу посмотреть где-нибудь среди старья, хотя, полагаю, такое я бы запомнил.
Сара, пожав плечами, встала, поставила кейс на стул и накинула пальто.
— Если вдруг что-то придет в голову, — она достала из кошелька визитку и написала на обороте свой телефонный номер в гостинице, — позвоните мне.
— Обязательно.
Вручив Ксандру карточку вместе с его ручкой, она подхватила кейс и кивком показала: следуйте вперед. Вновь прокладывая себе путь среди столиков, они быстро добрались до стойки, где Джасперс купил коробку печенья, обещанного институтским коллегам. Попробовав одно печеньице, он распахнул дверь и вывел Сару на промозглый Бродвей.
Вашингтон. 26 февраля, 16.24
Взрывная волна взметнулась в воздух потоком стекла и воды, из-под пола полетели осколки металла, там, где был нижний проход галереи, образовалась воронка. Вопли и крики, заполонившие все вокруг, восемнадцать секунд спустя заглушил взрыв второй бомбы, из провала вырвалось пламя, которое волной жгущего золота охватывало людей. Повалил сладковатый дым, более смертоносный, чем огонь, он сдавливал дыхание и заставлял жертвы вжиматься в то, что осталось от пола. Те, кто мог, в панике бежали, мужчины сбивали женщин с ног, родители судорожно хватали детей, баюкали их, хватавших ротиками воздух, которым уже не могли дышать.