Заговор
Шрифт:
Одним быстрым движением он толкнул ее в проулок, погруженный в кромешную тьму, если не считать тусклой голой лампочки, освещавшей сверху черный ход. Пытаясь смягчить удар, Сара уперлась в холодный кирпич стены, шершавые грани расцарапали ей ладони, вызвав мгновенный вскрик.
— Ни звука!
Сара упала на землю, но детина тут же схватил ее за плечо и вжал в стену. Едкая вонь от слишком убедительного одеяния пьянчуги заставила Сару поморщиться, а тот оглядывал ее пляшущими от безумного восторга глазищами. За плечом детины вырос второй и схватил Сару за волосы. У этого в глазах не было никакой страсти, вполне заслуженная добыча не вызывала никакого плотского желания. Поднося к ее щеке лезвие небольшого ножа, он улыбнулся: нежданное оживление на застывшем лице.
— Нас послали дать
Детина заржал и свободной рукой ухватил Сару за грудь, тиская, сильно сдавил. Мужчина у него за спиной бдительно следил за Сарой, пока приятель доставлял себе минутную радость, смотрел ей прямо в зрачки, Жадно надеясь отыскать там следы страха или хотя бы отвращения.
Не было в глазах никакого ужаса. Вместо этого взгляд мужчины уткнулся в странную пустоту, холодное безразличие: предупреждение, которому он не внял. Обманутый на миг безжизненным выражением ее глаз, он чуть-чуть, почти неощутимо, ослабил хватку. И в тот же миг сокрушительная точность киллера, прошедшего школу на улицах Аммана, вырвалась наружу взрывом животной силы. Уже не Сара Трент, а Убийца Иорданская заехала коленом в пах детине, все еще лапавшему грудь, высвободившаяся рука с маху полоснула по лицу второго противника, оставляя на нем глубокие борозды от острых ногтей. Оба зашатались от ударов, в свалке звякнул о землю упавший нож. Будто следуя заложенной в нее программе атаки, Сара ударила мужчину ногой под дых, пока тот зажимал кровоточащую щеку; хруст ломающихся ребер исторг у него мучительный крик, и мужчина упал на колени. Детина тем временем, слегка оправившись от первого удара, попытался принять стойку, но замешкался и пропустил молниеносный удар локтем прямо в висок. Голова его ударилась о кирпичную стену, изо рта вырвались остатки воздуха, и детина без сознания рухнул на жесткий цемент. С той же силой Сара рубанула сцепленными кулаками по склоненной шее мужчины, корчившегося (грудь сжимал, унимая дикую боль) в двух футах от нее, и посмотрела, как он тоже повалился на землю. Тишину проулка нарушало только прерывистое дыхание Сары. Она стояла, будто застыв, мысли, выйдя из повиновения, пустились вскачь, в сознание ворвались картины темных, занесенных песком улиц, они вырывали ее из холодных объятий манхэттенской ночи.
«Ты сделала свой выбор, Сара. Взяла на себя ответственность». Сквозь промозглое сияние проступало лицо девочки лет двенадцати, не больше, с тонкими струйками крови, стекающей из пулевого отверстия во лбу. «Кем-то пришлось пожертвовать. Кем-то». Во взгляде застыл испуг, голубые глаза, остекленев, увяли, и тут появились тела восьми молодых иорданских солдат: они висели на проволоке вдоль стены прямо перед ней. Вонь от их одежд вынудила зажать нос рукой. Они болтались бок о бок, безликие тела мужчин, так пронзительно вопивших, умирая, а теперь насмехавшихся над ней своей немотой. «Хоть слово скажите! Что угодно! — кричала она. — Я должна была вас угробить, остановить вас! Вы были первой целью, а не она! Кем-то пришлось…» Тела продолжали раскачиваться. «Хоть слово скажите, черт возьми!» Голос ее заглушил поток слез. «Что угодно! Ну пожалуйста, хоть слово!»
Белый свет от лампочки прорезал тень, затмив представшую перед ней ужасную сцену, тошнотворная волна захлестнула горло. Сара оперлась о стену, отдавшись на милость дрожащих мышц и пульсирующей горячечной крови. Под черепом гудели тысячи голосов, раскалываясь о мертвую тишину проулка. Жестокость. Снова жестокость — бесстрастная и точная. Она посмотрела на двух мужчин у своих ног: все еще недвижимы. Расправилась с ними не раздумывая: виток деятельности, в какой вошла слишком легко, подстрекаемая той частью существа, что тосковала по ярости и истреблению.
Она напала. Да, ее спровоцировали, но это она пустила на волю слепую ярость, быстрые (эдакое крушащее стаккато) удары, которые вполне могли убить обоих. Ни единой мысли. Лишь
Откуда-то изнутри одинокий голосок уговаривал ее: иди, подальше уйди от распростертых тел. Цепляясь за стену, не в силах оторвать взгляд от бездыханных фигур, Сара шаг за шагом добралась до выхода из проулка. Когда она ступила на тротуар, мимо промчалась машина, заставив ее всмотреться в пустую улицу и попытаться забыть про оставшихся позади мужчин. Холодный расчет убийцы пропал, на смену пришел колченогий страх, и Сара стояла одна-одинешенька, внезапно ощутив, что вся одежда на ней промокла от пота. Задрожав, глубоко засунула руки в карманы пальто. Куда-нибудь, где безопасно. Найди, где безопасно.Вновь голосок повел ее, и Сара, следуя за ним в оцепенении, вернулась к Шестой, к свету, к людям, под защиту других. Она не бежала (голосок каким-то образом ей этого не позволял), а шла со спокойной уверенностью, не привлекая к себе внимания, а следовательно, невидимая, незаметная. Уже свернув к гостинице, почувствовала, как по щекам покатились первые слезы облегчения.
Только переступив заплетающимися ногами порог номера, этого безопасного убежища, где не нападут, как двадцать минут назад, Сара смогла сосредоточиться на фразе, оброненной тем мужчиной. Сегодня это только первая попытка, залог…Что у них было на уме? А Эйзенрейх? Обернувшись, она увидела свое отражение в зеркале: лицо в багрово-черных разводах, волосы спутанными космами свисают на плечи. Но не от этого все померкло вокруг, а от глаз, глаз, которых она не видела с самого Аммана: холодные, непрощающие глаза смотрели на нее из зеркала и слали молчаливые проклятия.
И тогда Сара задумалась о том, что не было связано с нападением. Почему? Что дало повод?Корректировка данных досье. И ничего больше… как предполагалось. Ничего больше. Ничего, что могло бы вызвать грозные предостережения: первая попытка, Эйзенрейх…
И вдруг холодный пот выступил у нее на шее, стоило мелькнуть в мыслях одному названию: комитет.
Сара заставила себя окинуть взглядом номер: коробка, держащая ее, давящая ее, безопасность изолирующего кокона. Конечно, это комитет.Уж слишком все знакомо, слишком похоже на ту жизнь, что едва не уничтожила ее . Меня им не втянуть. Что бы то ни было, меня не втянуть.Она знала, что делать. Вернуть все. Досье, записи… работу, если потребуется. Хватит! Пусть другие берут на себя ответственность. Пусть другие тащат воз. Воспоминания о проулке уйдут. Воспоминания об Аммане. О себе самой. Ей нужно защитить себя.
Потянувшись за кейсом, Сара заметила мигающий красный огонек на телефонном аппарате. Слегка запаниковав, подумала, что предупреждения в проулке не хватило. Отыскали же ее на улице. Несомненно, и тут могли найти. Не обращай внимания. Пусть в эту игру играют другие.Но почему-то слова не убеждали. Ей нужно это услышать, послушать самой, убедиться, что она поступает правильно, убегая от всего этого. Сара подняла трубку и вызвала оператора. Ответил электронный голос, сообщивший, что ей звонили всего один раз в 17 часов 10 минут. Последовала глухая трель, и в трубке зазвучал второй голос:
— Привет, это Ксандр Джасперс. Слушайте, понять не могу, как я мог свалять такого дурака, но, когда я вернулся к себе в контору, меня вдруг осенило. Я про Энрейха. Это не Энрейх. Это Эйзенрейх. По крайней мере, так мне подсказывает чутье. Если это в увязке, то здесь может быть намешано куда больше, чем мы оба себе представляли. Позвоните мне.
Джасперс. О боже ты мой! Она была не одинока. Он установил связь. Эйзенрейх… А обратилась к немуона, его в это втянула. Чья ответственность, Сара? Чье доверие?