Заговор
Шрифт:
— Все в порядке, Джулия, я возьму трубку.—Он вернулся в кабинет к дребезжащему телефону.— Стеймс!
— Добрый вечер, сэр. Это лейтенант Блейк из Метрополитен-полис.
— Привет, Дейв, рад тебя слышать. Мы не виделись...— он помедлил,— должно быть, лет пять. Ты был еще сержантом... Как дела?
— Благодарю вас, сэр. Все отлично.
— Ну что там у тебя, лейтенант? Небось раскрыл преступление века? Мальчишка украл пачку жевательной резинки, и тебе нужна пара моих лучших агентов, чтобы выяснить, где он ее прячет?
Блейк засмеялся.
— Не так страшно, мистер Стеймс. Один парень в медицинском центре Вудро
— Он из ваших осведомителей, Дейв?
— Нет, сэр. Его зовут Анджело Казефикис.— Блейк продиктовал имя по буквам.— Я говорил с ним только по телефону. Он твердит, что для Америки будет крайне плохо, если ФБР его не выслушает.
— Он так считает? Подожди, пока я его проверю. Может, он псих?
Ящик психов, как обычно называли в Бюро спец-картотеку, представлял собой коллекцию белых карточек размером три на пять дюймов, содержащих имена тех личностей, которые имели обыкновение звонить среди ночи и сообщать, что марсиане высалились на их заднем дворе или что они раскрыли очередной заговор ЦРУ.
Когда специальный агент Пол Фредерик, несущий вахту, взял трубку, Стеймс коротко сказал:
— Анджело Казефикис.
— Слушаюсь,— ответил Фредерик.— С ума сойти с этими греками. С этими иностранцами одни хлопоты...
— Не все греки иностранцы,—резко отреагировал Стеймс. Его фамилия, до того, как он ее сократил, звучала как Стаматакис. Отец никогда бы не простил, упокой, господи, душу его, такой американизированный вариант великолепной эллинской фамилии.
— Прошу прощения, сэр, но ни в ящике, ни в картотеке осведомителей такой фамилии нет. А что это за тип?
— Не знаю. Ему нужен всего лишь начальник ФБР.
— Всего лишь?
— Пол, если будешь скулить, то просидишь в компании психов куда больше положенной тебе недели!
Каждый агент Оперативного отдела неделю в год проводил у злополучной картотеки. Легко ли всю ночь отражать атаки пронырливых марсиан, ликвидировать подлые заговоры ЦРУ, сражаться с привидениями?! Каждый агент приходил в ужас при одной мысли об этой обязанности. Пол Фредерик мгновенно положил трубку. Две недели на таком месте — и вы смело можете заносить свое имя на маленькую белую карточку...
— Ну и что ты об этом думаешь, Дейв? — спросил Стеймс у Блейка, усталым движением вытаскивая сигарету.
— Я посылал к нему одного из моих ребят. Он зациклился на том, что Америка должна его выслушать! Похоже, что он в самом деле здорово напуган. Он только что получил пулевое ранение в ногу.
— Ладно! Спасибо, лейтенант,— сказал Стеймс.— Я немедленно пошлю к нему кого-нибудь, а утром свяжусь с тобой.— Он положил трубку. Уже шесть часов, чего ради он возвращался? Черт бы побрал этот телефон! Грент Нанна прекрасно бы со всем справился! Ник нажал кнопку интеркома:
— Грент, забеги-ка ко мне на минутку, ладно?
— Так ты не ушел? Сейчас буду, босс.
Грент Нанна появился в дверях через секунду после своей неизменной сигары. Убедившись, что Ник в кабинете один, он тут же скинул пиджак. Ник знал, что, с точки зрения требований, предъявляемых здесь к работникам, этот пятидесятипятилетний крепыш, вечно жующий сигару, пяти футов и девяти дюймов ростом, выглядит сомнительно. Нанна всегда приходил в ужас, когда наступал черед ежеквартального взвешивания. Он много раз принимался
«Он прав»,— подумал Стеймс и повторил историю о странном греке из медицинского центра Вудро Вильсона в тех же выражениях, в которых услышал ее от лейтенанта Блейка.
— Надо послать туда двух ребят. Как ты думаешь, что бы это могло значить, Грент?
— Не имею представления, босс. И поскольку вас что-то смущает, Аспирина, скорее всего, посылать не стоит.
Аспирином называли самого старого агента, все еще работавшего в Оперативном отделе. После двадцати семи лет службы под Гувером он фигурировал во всех историях, которые ныне вызывали у слушателей только головную боль. Он должен был уйти на пенсию в конце года, и тогда раздражение, которое он вызывал, могло смениться ностальгией.
— Аспирина не надо... Пошли двух молодых.
— Как насчет Колверта и Эндрью?
— Идет,— ответил Стеймс.— Пусть они быстренько смотаются туда, а я как раз успею домой к обеду. Если будет что-нибудь стоящее внимания, звони!
Грент Нанна, вернувшись к себе, нажал кнопку экстренного вызова в комнате оперативного состава.
— Пошлите ко мне Колверта и Эндрью.
— Слушаюсь, сэр.
Раздался короткий стук в дверь. Они вошли один за другим. Рост Барри Колверта внушал уважение — шесть футов и шесть дюймов в носках, но мало кто видел его в таком виде. В свои тридцать два года он был одним из самых честолюбивых агентов уголовного отдела. Он носил темно-зеленый пиджак, черные брюки и тяжелые ботинки черной кожи. Свои русые волосы он стриг коротко и зачесывал направо. Увлечений, помимо службы, у него было немного, во всяком случае, насколько об этом знали коллеги. Колверт был родом со Среднего Запада и попал в ФБР после того, как окончил колледж со званием бакалавра, завершил образование в университете Индианы, а затем прошел пятнадцатинедельный курс в академии ФБР. Со всех точек зрения, он представлял собой классический тип «джи-мена».
По контрасту, Марк Эндрью был одним из самых странных типов, когда-либо переступавших порог ФБР. После курса исторических наук в Йеле, он окончил юридический колледж в том же учебном заведении и решил, что прежде, чем он поступит в какую-нибудь юридическую фирму, ему не помешают несколько лет приключений. Изучить полицию и преступный мир изнутри будет только полезно, решил он, но предпочел об этом не распространяться. Мало ли как поймут его намерения. Известно, что Гувер относился к своему детищу с таким болезненным пристрастием, что ни один агент, оставивший службу, не мог вернуться обратно. При своем шестифутовом росте Марк Эндрью выглядел малышом рядом с Колвертом. У него было свежее приятное лицо с ясно-голубыми глазами, а завитки каштановых волос падали на воротник рубашки. Ему шел двадцать девятый год, и он был одним из самых молодых агентов. Его одежда всегда отличалась изысканностью. Правда, не всегда аккуратностью. Ник Стеймс однажды обнаружил его в ярко-зеленой спортивной куртке и коричневых шортах, и ему пришлось отправить Эндрью домой переодеваться. От многих неприятностей по службе Марка избавляло лишь природное обаяние.