Заговорщики (книга 2)
Шрифт:
— В Ватикане нечего делать двоим.
— Вы меня не поняли: Ватикан Ватиканом, это вотчина Моргана, но он ничего не стоит там, где кончается католицизм. Займитесь остальными: протестантами, баптистами, евангелистами и всякой там публикой… Соберите их в кулак так же, как папа собрал своих католиков. Сделайте их таким же орудием в наших руках, каким Майрон сделал Ватикан. Вот вам дело.
Фостер покачал головой:
— Начинать на чистом месте?
— Не совсем уж на чистом, — с усмешкой сказал Джон. — Переймите связи у немцев. Кое-где у них была своя агентура и по этой линии. Вспомните, что произошло в Болгарии, поищите среди финнов, порыскайте в Голландии, заберитесь
Фостер умоляюще сложил руки.
— Джон, избавьте меня от всяких этих протестантов и прочих «схизматиков» — я добрый католик.
— Боитесь провалить дело?
— Нет, не в этом дело, — Фостер покрутил острой мордой. — Нет, я хочу предложить другое. Где это сказано, что Ватикан так и должен навсегда остаться вотчиной Морганов?
— У них там слишком надёжный приказчик — Тэйлор, чтобы им стоило бояться за эту лавочку.
— Хе-хе! — Фосс быстро потёр друг о друга мокрые ладони. — А если я действительно займу местечко рядом с Майроном Тэйлором? Пока какое-нибудь скромное местечко.
Ванденгейм с нескрываемым интересом посмотрел на Долласа и, почесав за ухом, задумчиво спросил:
— Вырвать этот кусок из лап Морганов? Далеко смотрите, Фосс…
Приободрившийся Доллас подмигнул Джону:
— А почему бы и нет, а?
— Президент не согласится на второго своего представителя там, — в сомнении произнёс Ванденгейм.
— И не нужно, и не нужно, — поспешно зашептал Доллас. — Вам там вовсе и не нужен официальный представитель. Что бы вы сказали обо мне в роли какого-нибудь прелата в Ватикане, а?
— Вы — в сутане? — Ванденгейм расхохотался. — А впрочем… это, может быть, и не так уже глупо! Ну, а как же с экуменическим движением?
— Поручите его кому-нибудь другому.
— Но вы знаете, что Тэйлор отвернёт вам башку, если поймёт, зачем вы явились в Рим.
— Он мне, или я ему…
— Что же, это мне нравится, честное слово, нравится, старина. И уж, во всяком случае, вам будет обеспечено местечко вблизи святого Петра.
— Не богохульствуйте, Джон: я верующий.
— Это уж от вас зависит — сделать радости рая не менее ощутимыми, чем земные… — Джон на минуту задумался, вертя в руках одну из трубок своей коллекции, потом сказал, повернувшись к младшему Долласу: — Кстати о земле, Аллен: Фосс так и не справился с делом Винера.
— Ага! — с торжеством воскликнул Фостер. — Стоит вам вернуться на почву реальной политики, и вы сами вспоминаете о бомбах!
— Реактивные снаряды и атомная бомба не одно и то же.
— Два пугала одного сорта. У вас чешутся руки устроить что-нибудь вроде
— Бикини было блефом! — вырвалось у Ванденгейма.
— Но мы потратили достаточно денег, чтобы уверить мир в неотразимости этого блефа.
Ванденгейм приставил красный кулак ко рту.
— Фу, чорт!.. В том, что вы говорите, есть доля правды… В глазах мира мы должны оставаться лидерами этого дела. А тем временем следует сделать все для реализации винеровского «фау-13».
— Если ему для этого необходим Шверер, поставьте на этом чортовом «фау» большой крест! — крикнул Фостер.
— Но, но!
— Да! — воскликнул Фостер, но тотчас пожалел о такой категоричности. Он хотел было загладить дурное впечатление от своего заявления, но Ванденгейм, посмотрев на него сверху вниз, рассмеялся и неожиданно весело проговорил:
— Сегодня вы способны расстроить ангела. Идёмте-ка выпьем. Ваше настроение мне совсем не нравится. — И обернулся к продолжавшему сидеть в отдалении Аллену: — Шверер должен быть в Мадриде… Вам хватит месяца?
— Многое будет зависеть от того, удастся ли нам выловить обратно Мак-Кронина, — сказал Аллен.
— Плюнь на Мак-Кронина. Он отыграл своё! — сказал Фостер брату.
— Но мы не можем оставить его в руках русских!
— Сделай так, чтобы он не достался ни нам, ни им.
— Все обойдётся, друзья мои, — примирительно сказал хозяин.
Он взял Фостера под руку и повёл к выходу.
Очутившись на воздухе, Фостер почувствовал облегчение: голубое небо над головой, распускающаяся зелень парка — все это было так далеко от одолевавших его тяжёлых сомнений и животного страха перед патроном и перед братом! И багровая физиономия Джона уже не казалась ему такой страшной и глаза Аллена, кажется, не подстерегали на каждом шагу его ошибок. Все, решительно все представлялось уже не таким непоправимо плохим.
— Сэр! — послышалось вдруг рядом, и перед Джоном вырос секретарь. — Депеша из Токио.
Джон нехотя остановился и взял листок. По мере того как он читал, лицо его все больше наливалось кровью. Когда он дочитал, листок телеграммы исчез в судорожно сжавшемся огромном кулаке. Короткое движение, и тугой комок бумаги ударил Фостера в лицо. В наступившей тишине было слышно, как скрипит песок под огромными ступнями быстро удаляющегося Джона.
Он уже почти скрылся в конце аллеи, когда Аллен, наконец, поднял с земли смятую телеграмму. Фостер испуганно следил за взглядом брата, скользившим по её строкам. Дочитав, Аллен рассмеялся.
— Это действительно касается тебя. — И протянул было листок брату, но Фостер отстранил его:
— Прочти.
— О, с удовольствием: «Операция под Тайюанью потерпела неудачу. Запасы противочумных материалов сожжены партизанами. Макарчер».
Аллен заботливо вложил листок в пальцы безвольно упавшей руки Фостера и, улыбаясь, зашагал следом за Джоном.
2
Уже три года Монтегю Грили получал жалованье председателя комиссии по денацификации, хотя бывал во Франкфурте не чаще, чем того требовали его личные коммерческие дела. Тот, кому доводилось теперь входить в кабинет с табличкой на двери: «Председатель комиссии», видел перед собой коренастого блондина среднего роста, с самоуверенным выражением румяного лица, с неторопливыми движениями человека, спокойного за своё место под солнцем. На столике перед камином всегда, летом и зимою, стояли свежие розы; в воздухе всегда висел аромат цветов, смешанный с терпко-пряным запахом трубочного табака. Изо рта блондина почти всегда торчала трубка, которую он очень прямо и, повидимому, очень крепко держал в зубах.