Заговоры и покушения

Глобус Нина Владимировна

Не обошлось без несчастья и на сей раз. 13 мая — в день явления Богородицы трем пастушкам в поле у португальской деревни Фатима — площадь бал запружена паломниками и туристами; их было не менее 50 тысяч; они пришли сюда, чтобы увидеть папу. Иоанна Павла II, главу католической церкви, который должен был выйти к верующим по случаю религиозного праздника.

В 5 часов пополудни ослепительно белый открытый джип через ворота в соборной колоннаде выкатил к ожидавшим паломникам, медленно объехал площадь раз, пошел на следующий круг, двигаясь по узкому коридору, обозначенному легкими деревянными загородками, затем остановился. Иоанн Павел II в таком же белом торжественном

облачении, развевающимся на ветру, обратился к толпе.

Со всех сторон к нему тянулись руки богомольцев, все взоры были устремлены на Папу, который, отвечая на приветствия, благословлял детей, женщин, мужчин. Вдруг сухо и буднично, совсем негромко защелкали пистолетные выстрелы — один, затем второй, третий… Лицо Иоанна Павла II исказилось от боли. Он медленно склонился набок. Окружившие его люди оцепенели от неожиданности, но уже через мгновение раздались крики, загудели автомобильные сирены.

Все пришло в движение. Монахиня, находившаяся в толпе, и итальянский карабинер в штатском бросились к стрелявшему, не давая ему возможности скрыться. Им оказался молодой человек, с типично восточными чертами и, как потом писали газеты, «с надменным выражением лица». Преступника арестовали люди из папской охраны. Тяжело раненного Иоанна Павла II немедленно увозят в больницу. Все кончилось, и все только начинается…

Спустя несколько часов Мехмет Али Агджа, 23 лет, — так звали террориста, — заявил в полиции: «Я действовал один и совершил свою акцию в знак протеста против американского и советского империализма». Он пытается назваться «чилийцем» или даже «палестинцем» левых, радикальных убеждений, но эта его уловка сразу провалилась. Он не знал ни испанского, ни арабского. Через несколько часов обнаружилось, что он проживал в римском пансионате «Иза», где было найдено загодя заготовленное им «заявление», начинавшееся словами «Я, Али Агджа, убил Папу…» Так было установлено его подлинное имя, национальность. Оказалось, что Агджа длительное время разыскивается «Интерполом» как профессиональный наемный убийца-террорист, совершивший кровавые преступления у себя на родине, в Турции. Характеризуя его, париж ская газета «Франс суар» тогда писала: «Али Агджа — это убийца-«звезда». Он боевик самой кровожадной, крайне правой турецкой организации — партии националистического движения (ПНД) и ее молодежной секции, известной под названием «Серые волки». ПНД примыкает к неофашистскому «Черному интернационализму». «Турецкие неофашисты, — разъясняла дальше газета, — поддерживают связи с крайне правыми по всему миру, используя для этого, главным образом, турецких эмигрантов. “Серые волки” действуют заодно с западногерманскими неонацистами, с экстремистами из итальянского черного “Ордине нуово” (“Нового порядка”), а во Франции — с активистами запрещенной Федерации национальных и европейских действий (ФАНЕ) и прежде всего с шефами издания “Наша Европа” (“Нотр Юроп”)».

(Ковалев Э. Выстрелы в Ватикане. — М., 1985)

ДВАДЦАТЬ ТРИ ДНЯ ПРЕЗИДЕНТА ЖМАЙЕЛЯ

Молодой вождь могущественного христианского клана был храбрым воином, но наивным политиком.

Утром 14 сентября 1982 года только что избранный президент Ливана Башир Жмайель выступал в монастыре возле Бейрута, где его сестра была монахиней.

Монастырь, прохладное каменное здание, был связан для Башира со светлыми воспоминаниями. Сюда, к сестре, он часто привозил свою дочку, пока ее не убили, чтобы наказать отца.

Когда Башир произносил свою речь в монастыре, 26-летний Хабиб Таму

Шартуни в последний раз проверил гигантскую бомбу, которую накануне ночью он подложил в комнату на втором этаже штаб-квартиры возглавляемой Жмайелем партии фалангистов.

Детонатор был японского производства. Он позволял взорвать бомбу с расстояния в несколько километров.

Шартуни входил в штаб-квартиру фалангистов, как к себе домой. Это и был его дом. Он жил в этом здании со своей семьей в небольшой квартире на последнем этаже. Его дядя был охранником отца Башира Жмайеля, сестра — подружкой одного из помощников Башира.

Из монастыря Башир поехал в резиденцию фалангистов: как президент страны, он собирался отказаться от партийного поста и хотел всех поблагодарить за помощь.

Когда Башир поднялся в конференц-зал, Хабиб Шартуни покинул партийный дом и поехал в сторону Восточного Бейрута.

Примерно в четыре часа Башир начал свою речь. Ровно в 4.10 Хабиб Шартуни, сидя в машине, нажал кнопку дистанционного управления взрывателем. Взрыв услышал весь Бейрут. Трехэтажное здание поднялось в воздух и рассыпалось.

Тело Башира Жмайеля откопали одним из первых, но лицо было изуродовано до неузнаваемости. Труп вместе с другими отвезли в морг. Его опознали на следующий день по кольцу и письму сестры, найденному в кармане.

Шартуни поймали. В последний момент он вспомнил, что в здании осталась его сестра. Он сказал ей, чтобы она немедленно ушла. Она с криком выбежала из партийного дома, и в этот момент произошел взрыв. Ее задержали и спросили, почему она решила, что с домом что-то должно произойти. Сестра убийцы честно ответила, что ее предупредил брат…

Шартуни после ареста сказал, что считал Башира предателем из-за его дружбы с Израилем. Следствие пришло к выводу, что и Шартуни, и человек, передавший ему взрывчатку (он сумел скрыться), были агентами сирийцев.

Башира Жмайеля в арабском мире называли «крестоносцем наших дней» — возможно, потому, что он принадлежал к христианам-маронитам. Это потомки членов католической секты, изгнанных из Сирии в пятом веке и нашедших убежище в Ливане. В этой стране марониты процветают. За ними в Конституции закреплено место президента (премьер-министром, напротив, должен быть мусульманин). Они занимают важнейшие посты в армии и в финансовом мире.

Башир Жмайель был младшим сыном лидера одного из трех крупнейших кланов христианского Ливана.

Клан Жмайелей правил своей частью страны на старофеодальный образец, поощряя верных вассалов, наказывая непослушных и взимая дань со всех подданных. Мальчика воспитывали в средневековых традициях, и это повлияло на его образ мыслей и действий, Но он и от природы был наделен качествами вождя, способного убеждать и вести за собой людей.

В ливанских семьях наследником становится старший сын, но старший сын Пьера Жмайеля — Амин во всем уступал Баширу. Уступил и власть над кланом. Старшему из братьев не хватало магической силы, которой природа щедро наделила младшего. Амин станет главой клана и президентом, когда убьют Башира.

— Когда мне было двадцать три года, — расскажет со временем Башир Жмайель американской журналистке Барбаре Ньюмен, — меня пригласил в Каир мой друг — сын Гамаля Абделя Насера. Я беседовал с египетским президентом. Насер олицетворял линию, с которой я борюсь: панарабизм, тирания мусульманского большинства. Но я уважал его как великого патриота. Насер пожал мне руку, долго смотрел мне в глаза, потом сказал: «Тебе судьбой предназначено привести Ливан к свободе».

— Ты поверил ему? — спросила журналистка.