Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул
Шрифт:
[1]) Ibid., VII, 112.
[2]) Веселовскій, Три главы изъ ист. поэт., 35.
[3]) Веселовскій, Разысканія, VII, 116.
[4]) Mansikka, ibid., 60–68.
Сноски к стр.[325]
[5]) Ibid., 66–67.
Сноски
[1]) Ibid., 67.
Ф. С. Капица
О книге Н. Ф. Познанского
Заговор является тем жанром фольклора, для которого характерна двойственная природа, потому что он обычно рассматривается и как особый фольклорный жанр, и как составная часть определенного ритуала. Но вместе с тем заговор выполняет весьма четко заданную культурную функцию. Этим качеством он отличается и от обрядового, и от календарного фольклора, так же как и от привычного нам вида ритуалов. От календарного фольклора заговор отличается отсутствием какой-либо приуроченности ко времени исполнения. От обрядового — тем, что его употребление всегда вызывается стремлением удовлетворить какую-либо конкретную потребность, которая далеко не всегда имеет охранительную или умилостивительную направленность.
Кроме того, в отличие от всех остальных фольклорных жанров, основным качеством которых является коллективность, заговор — жанр с подчеркнуто индивидуальной формой бытования. По этой причине исследованиями заговоров занимались не только фольклористы, но и этнографы, историки, психологи, философы.
Второе, не менее важное качество заговора — его практическая направленность. Заговор всегда был тесно связан с бытом, способствуя достижению конкретной практической цели — лечению болезни, предохранению от зла, обеспечению успеха.
Поэтому конструирование словесной формулы заговора теснейшим образом связано с отражением порядка выполнения определенных действий, которые способствуют более эффективному его воздействию. Подобная приуроченность свидетельствует о большой древности заговоров, которые возникли в то время, когда абстрактное значение слова еще не получило своего полного развития. Заговоры — это фольклор в первичном значении этого слова.
Ярко выраженная формализованность, заданность структуры, сравнительно небольшое количество основных образов и их простота — все эти качества заговоров были отмечены еще первыми исследователями и послужили основой для выдвижения тезиса об «архаической исконности» заговоров, уходящей корнями в «седую древность».
Первые упоминания о заговорах содержатся уже в летописях, где рассказывается о клятвах, произносившихся при заключении договоров. Документы XII–XV столетий содержат упоминания не только о самих заговорах, но и бабах-чародейках и шептуньях, занимавшихся «вязанием узлов» (наузов), использовавшихся в качестве оберегов. См., например, сообщение А. А. Зализняка «Древнейший восточнославянский заговорный текст» (Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М., 1993, с. 104–106).
Многочисленные документы показывают, что вера в заговоры была широко распространена среди русских людей всех сословий и званий. Совершенно аналогичным было существование заговоров в странах Западной Европы. Многочисленные упоминания о них содержатся в трудах демонологов,
И везде заговоры были постоянным обьектом борьбы церковных и государственных властей, которые безжалостно преследовали и самих колдунов, и тех, кто прибегал к их услугам, и даже случайно заподозренных людей, попавших в их поле зрения по доносам недоброжелателей или слухам.
В работах Н. Я. Новомбергского и М. Антоновича содержится значительный материал, почерпнутый из следственных и судебных дел центра и запада России. Он показывает, что особенно суровой борьба с заговорами была в XVII веке, когда запрещались даже традиционные и народные обычаи и праздничные увеселения. Уличенных в колдовстве
329
и знахарстве подвергали пыткам и сжигали в обложенных соломой срубах или отправляли в ссылку.
Тем не менее, огромное количество этнографических и фольклорных материалов, собранных уже к началу XX века, показывает, что и в XVIII, и в XIX, и даже в начале XX века заговоры имели широчайшее распространение как в сельской, так и в городской среде. Был накоплен огромный и весьма ценный материал, работа над которым позволила исследователям ответить на многие вопросы, связанные с происхождением, развитием и особенностями бытования заговоров.
После 1917 года изучению и собиранию заговоров в России уделялось значительно меньше внимания, чем они заслуживали. Лишь в мае 1939 года на Всесоюзной конференции по фольклору был прочитан обзорный доклад В. П. Петрова о заговорах, но и он долгое время оставался неопубликованными (В. П. Петров. Заговоры // Из истории русской и советской фольклористики. Л., 1981, с. 77–142 / Публикация подготовлена А. Н. Мартыновой). Поэтому, представляя сегодня читателю книгу Н. Ф. Познанского, ставшую последней монографией о заговорах, опубликованной в России после 1917 года, мы считаем необходимым кратко проследить основные этапы изучения этого жанра в русской фольклористике.
Наиболее острые дискуссии вызвал вопрос о происхождении заговоров. Представители мифологической школы — а первыми о заговорах написали Ф. И. Буслаев и А. Н. Афанасьев, считали, что заговоры произошли от молитв, обращенных к древним божествам.
Именно поэтому Ф. И. Буслаев рассматривал их как эпизоды древнейших эпических произведений. Сопоставляя заговоры с древнейшими эпическими текстами, он впервые попытался не только найти древнейшие мифические основы заговора, но и проследить, как они менялись на протяжении веков, соединялись с христианскими молитвами.
А. Н. Афанасьев также считал заговоры «обломками древних языческих молитв и заклинаний» (А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1865, т. 1, с. 43, 44). Эта формулировка впоследствии неоднократно повторялась и развивалась в работах П. Ефименко, А. Потебни, Я. Порфирьева и многих других.
Афанасьев писал, что заговоры являются важным и интересным материалом для изучения старины, потому что представляют собой «натуралистический миф», «молитвы, обращенные к стихийным божествам». Поэтому исследователь относил их возникновение к «древнеязыческим временам». «В эпоху христианскую эти древнейшие воззвания подновляются подставкою имен Спасителя, Богородицы и разных угодников», отмечал исследователь, характеризуя те изменения, которые претерпели заговоры в течение веков (там же, с. 414).