Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 07
Шрифт:
Ива, ты, ива,
На Иванов день будь красива.
Возьми себе красный пояс
И несчастья в придачу.
Аминь. Аминь. Аминь.
Вопрос . Хлеб, которым нас встречали из загса, отдали потом свиньям. Бабушка моя, как про это узнала, заплакала и сказала: «Не будет у тебя и у твоих детей доли».
Чем можно мне помочь?
Ответ . Нужно наотмашь ударить свинью веником и сказать:Жри сало свое,
А не счастье мое. Аминь.
Вопрос . Муж говорит, что я глазливая. И правда, о чем ни подумаю, все идет прахом. Неужели я виновата в несчастьях своей семьи? Ответ . Встаньте спиной к окну, чтобы в зеркале, которое будете держать в руках, отразилась луна. Делают это в полнолуние. Говорите медленно, глядя прямо на отражение луны, а не на себя.
Сватья луна,
Гляди на меня из окна.
Я тебя сглажу, а ты меня нет,
Глаз карий, глаз серый, глаз голубой
И красивый.
Будь ты, мой глаз,
Во веки веков неглазливый.
Как
Так и я никого не сглажу.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ
Из письма:
«Мое письмо может показаться бредом, но только не Вам, Наталья Ивановна. Вы ведь можете многое, и я просто не смогла бы солгать такому человеку, как Вы. Ваша книга всегда со мной, она как спасательный круг, брошенный утопающему. Да хранит Вас Бог и продлит Ваши годы, чтобы Вы могли жить долго-долго и молиться за тех, кому жизнь не мила, когда даже детская рука не может удержать в этой жизни. Сегодня я открываю всю душу Вам, и да поможет мне Бог опять пережить в своих воспоминаниях все то, что мне пришлось вынести. Если Вы сочтете, что мое письмо может оказаться кому-то полезным, то я не против, чтобы Вы его напечатали. О Вашей бабушке я узнала давно. Но вначале произошло вот что.
Из детства помню залитую светом комнату. Я лежу на кроватке, колышутся от ветерка шторы на окне, у которого я спала, по радио тихо льется какая-то музыка.
И вдруг крик моей мамы. Отчим ее бьет и таскает за волосы. Мама, увидев меня в проеме двери, кричит отчиму:
– Не бей меня, а то дочка испугается, потом будешь бить!
Отчим вталкивает меня в комнату и захлопывает дверь. Скандал продолжается.
В девять лет он меня изнасиловал, мама так и не узнала об этом. Когда мне было одиннадцать, мама умерла от рака. Отчим женился снова, а у меня не было родных, и я осталась с ними.
Жена отчима была старше его на девятнадцать лет. С ее появлением многое изменилось, отчим бросил пить и курить, голоса не повышал, глаз не поднимал. В доме верховодила мачеха. Как-то пришла к нам наша бывшая соседка, та, которая прибегала разнимать мать с отчимом во время постоянных драк.
Вера (соседка), попивая чай с мачехой, задала ей вопрос, который у нее, видимо, уже давно вертелся на языке: как же мачехе удалось так изменить характер отчима?
– Очень просто, – ответила Мария (так звали мачеху), – моя мать многое умела, и я тоже умею. Как захочу, так и будет, на все моя воля.
Верка пристала к мачехе, чтобы та ей погадала. Я сидела и слушала, что мачеха предсказывает Вере.
– Ты проживешь от силы еще шесть лет, и то половину из них проведешь лежа в постели.
– Ну ты даешь, Мария, чего ты мне тут нагадала, ну тебя, – разобиделась Вера на мачеху.
Та буркнула:
– Что есть, то есть, сама же просила.
Через полгода Веру парализовало, и прожила она ровно столько, сколько ей предсказала Мария. После того как Веру разбил паралич, ее увезли в деревню.
Сказать, что мачеха меня обижала, не могу, но и лаской не баловала. Была она по-мужски грубовата, но я ни разу не слышала, чтобы она повысила на кого-нибудь голос.
Я знаю, что с отчимом она не спала, он спал на кухне на раскладушке. Он в доме был все равно что батрак, мачеха его не любила, и это было понятно без слов. Но он вроде как и не понимал этого, со стороны посмотреть – отчим пребывал в каком-то странном состоянии, словно спал на ходу и не воспринимал действительности. Иногда я ловила себя на мысли, что я тоже не вполне реально воспринимаю свою жизнь. Я и не я, как со стороны фильм о себе смотришь. Думаю, что если бы кто-нибудь спросил отчима, откуда взялась мачеха, то он бы и не ответил. Помню, подобный вопрос ему как-то задал дядя Федор, сосед: где, мол, ты познакомился с Марией? Тот морщил лоб, силясь вспомнить, но так и не смог, просто ляпнул тогда, а кто его, мол, знает, что-то не припомню. И ведь правда, после смерти матери Мария пришла к нам с одним узелком и осталась у нас жить.
Иногда мне кажется, что я видела Марию на похоронах матери, она смотрела на мои слезы, и лицо у нее было скорбное, как лик на иконе. Порой же мне кажется, что это был сон. С ее приходом для меня все же многое изменилось, отчим перестал ко мне приставать. Он просто угодливо выполнял всю работу по дому, словно она была единоличной хозяйкой. К Марии отовсюду ехали люди за помощью, и я видела дивные дела. Все больше моя душа тянулась к мачехе, ее нельзя было не уважать, но и лишнего невозможно было спросить. Мой рот был как на замке, а замок тот “повесила” Мария. Однажды она взяла меня в лес, это было на Ивана Купалу. Корзину с кореньями она несла сама, говорила: “Тяжело тебе”. В лесу мы посидели и пообедали, потом Мария помолилась, и я с ней. Надо сказать, она научила меня молиться и много говорила о Боге.
После молитвы она сказала мне:
– Ты, дочка, много глупостей в голове держишь. И думаешь много, что тебе не нужно. Если хочешь, я сегодня отвечу на любой твой вопрос и не буду закрывать тебе рот. Спрашивай.
Видя мою нерешительность, она прижала меня к себе и стала гладить по голове. Рука у нее была маленькая, но сильная. Так мы сидели, и я замирала от этой неожиданной ласки. Хотелось плакать, и я ее не боялась нисколько. Слова мои складывались в вопросы, которые уже прежде всплывали в моем сознании, но тут же таяли, словно кто-то их рукой разгонял. В тот же момент ум мой был ясен. Я задала ей много вопросов и на все получила ответы. Мамой я ее не звала, а говорила “ты”, и все.
– Откуда ты к нам пришла? – был мой первый вопрос.
– Ты верно поняла, что я из колдунов, ты ведь видела, сколько людей ко мне идет и то, что я делаю. Так вот, есть у нас неписаные законы, о которых я не должна тебе говорить, потому как ты не поймешь, да и не в этом суть. В общем, много лет назад я была с поклоном у великого мастера.
– У такой, как ты сама? – спросила я.
– Нет, – серьезно ответила она, – я и в подметки ей не гожусь. Живет она в Сибири, род их зовется Степановы. Так вот, ехала я к ней, была одна, а вернулась совсем другая. Прежде о себе думала, что много наш род умел, но перед нею я была как младенец, ничего не знающий и беззащитный. Жила я возле нее месяц, а прожила словно годы. Видела, как она столбы пыли гоняет, людей и скот лечит. И всему этому учила меня, и ругала за гордость мою, и плакала вместе со мной, отмаливая мои грехи.
– Какие грехи? – спросила я.
Та посмотрела на меня и сказала:
– Ну да, я ведь обещала тебе на любые твои вопросы ответить. Грехи у нас, мастеров, всякие могут быть. Я ведь при желании и в гроб могу человека загнать. И много этим нагрешила, а как рассказала Евдокии, та и прогнала передо мной всех покойников, которых я в гроб вогнала. И велела она мне в покаянии сироте помогать и указала она мне город, где ты живешь, и на воде показала твое лицо и все детство твое несчастное. Пришла я в твой дом, а у вас похороны, и ты, пичуга, стоишь и рыдаешь. Сердце у меня защемило, и я осталась у вас. Отец твой постылый с замком ходит, он, верно, и не понял, откуда я появилась у вас. – И Мария засмеялась, но не весело, а с какой-то горечью.
– Значит, ты уйдешь
– Вот исполнится тебе восемнадцать лет, выйдешь замуж за Андрея, и я в монастырь уйду.
– За какого Андрея? – спросила я.
– А ты все равно его пока не знаешь, – ответила она.
– Значит, если бы не тот мастер, ты бы меня не нашла?
Она кивнула.
– А как я буду жить?
И Мария рассказала всю мою жизнь, все, что будет. Сколько детей будет. Сказала также, что будут у меня книги внучки Степановой, что по велению своей бабушки она будет людей учить себя защищать. Одно только она мне не сказала – год моей смерти, да я и не настаивала: все же страшно об этом знать. В восемнадцать лет я познакомилась со своим будущим мужем Андрюшей и переехала к нему жить. Мария оставила мне свои иконы и, взяв узелок, ушла в монастырь. В какой – не сказала, потому что не полагается.
Я навсегда сохранила в памяти своей ее строгий взгляд и маленькие крепкие руки, которые без конца варили снадобья, собирали травы. Как сейчас ее помню стоящей перед иконами: молилась она много и за себя, и за других.
Случайно (а случайно ли?) мне попалась Ваша книга, и я уверена, что Вы и есть та внучка Мастера, о которой так трепетно говорила Мария. Уверена, что это она протянула мне руку помощи, когда я уже совсем отчаялась.
Все, чему меня научила Мария, и все, что я узнаю из Ваших книг, обещаю употребить во благо всех, кому будет необходима моя помощь.
Храни Вас Бог на долгие года.
С уважением. В миру Ольга».
Кто чужое возьмет – свое потеряет
Мне приходят охапки писем, в которых люди жалуются на работников почты.
Катерина из Нижнего Уренгоя пишет:
«Получила посылку от дочери из Германии, а когда открыла, села и заплакала. Все конфетки и шоколадки переломаны, вскрыли банку с кофе – видимо, искали в ней деньги – и даже не удосужились закрыть. Все в посылке было перепачкано кофе. Даже есть неприятно при мысли, что чьи-то нечистые руки шарили в моих вещах и портили продукты.
Я взяла грех на душу, зажгла свечку и прокляла тех, кто это сделал, кто ел украденные у меня продукты.
Я старый человек, не смогла оставить могилы родных, решила умереть в России. Дочь уехала с мужем. Мы очень любим друг друга, но судьба нас разлучила. Каждая весточка от моей доченьки – такая радость. Представляю, с какой любовью она укладывала гостинцы, надеясь, что ее старая мать полакомится на праздник.
Ведь мы, по существу, полуголодные, не видим пенсии по полгода. Дочь пыталась немного помогать деньгами и продуктами, но какие-то гадины, позабыв о долге и совести, считают себя в праве воровать и ломать чужие вещи!
Неужели эти люди не понимают, что проклятие тех, кого они обворовывают, перейдет на их детей и внуков. Господь, Он все видит».
Римма Ф. пишет:
«Получила посылку из Киева, обрадовалась. Брат звонил, говорил, что отправил мне теплые вещи к зиме. Сама уже не могу купить: пенсия маленькая, да и подолгу не выдают. Детей у меня нет, помочь некому. Какое горе и обиду я испытала, когда вместо теплой одежды обнаружила в посылке старые, рваные вещи и солдатские брюки в краске. Мне все не верилось, что такое случилось. Ведь как это подло – залезть в посылку и украсть у людей, которые надеются, что за их деньги работники почты выполнят свой профессиональный долг. И какие же жестокие сердца должны быть у этих людей, чтобы засунуть в посылку вместо новых вещей старое тряпье, которое не годится даже на то, чтобы мыть им полы. Руки бы у них отнять за их подлое дело!»
Письмо матери солдата:
«Мой сын служит в армии, и ни для кого не секрет, что они там сейчас полуголодные. Парни молодые, здоровые, и покушать им хочется. Сын пишет, что ему снятся мои булочки и щи, и когда приедет домой, то первым делом наестся досыта. Как, скажите, после такого письма я могу сесть за стол и спокойно есть? У меня кусок в горло не лезет. Пыталась я посылать сыну продукты, но в пути все разворовывается. Письма вскрывают и вытаскивают из них деньги… Пусть мое материнское проклятие найдет тех, кто это делает. Пусть у них и их детей кусок застрянет в горле! И не жалею я, что так говорю.
Нет им прощения и пощады!»
Вот еще одно похожее письмо:
«Наталья Ивановна, прошу вас, напечатайте мое письмо в книге. Я думаю, что люди, которые работают на почтовых доставках, имеют Ваши книги. Хочу сказать им: “Сволочи вы с большой буквы, как вас только земля носит!” Сколько раз пыталась переправить матери продукты и деньги, но ни разу ничего нормально не доходило. Не сомневайтесь, сожрет вас рак рано или поздно, так же как вы жрали продукты, посланные мною больной матери».
Ну а вот письмо одного из виновников подобных переживаний:
«Дорогая Наталья Ивановна. Возможно, Вы мне не ответите, но надеюсь, что не осудите меня. На исповеди я не смогла бы признаться в своем грехе. Вам признаюсь, потому что не вижу Вашего лица. Мне так легче рассказывать. Кроме того, я надеюсь, что помогать людям – Ваше призвание, Вы должны понять меня и протянуть мне руку помощи… У меня двое детей, а мужа нет. Может быть, потому я и решилась на такой грех. Я работаю на почте и не раз пользовалась своим служебным положением… Вскрывала конверты и искала деньги, а найдя несколько раз, уже не могла остановиться. Так же я поступала с посылками. Когда видишь радость детей, принося им вкусное угощение и вещи, уже не думаешь, что хорошо, а что плохо. Я говорила себе: я мать и мои дети никому не нужны, пусть это грех, но я за детей пострадаю. Может быть, Бог меня простит за это. Однажды, вскрыв конверт, я нашла в открытке деньги. Открытка была красивая, музыкальная. Я ее отдала играть детям. Через некоторое время моя старшая дочь позвала меня и сказала: “Смотри, что тут написано”. Я стала читать, и мне сделалось нехорошо. На открытке был написан заговор – проклятие тем, кто украдет деньги. Вскрывая письмо, я обратила внимание только на деньги и не прочитала, что там было написано на открытке.
Прочитав заговор, я порвала и сожгла открытку. Теперь я уже дословно не помню, что там было написано, но явно страшные пожелания тем, кто посмеет взять деньги. Поколебавшись, я все же решила оставить деньги себе.
За два года я потеряла работу, дети начали болеть. Врачи говорят, что у меня рак. Я уверена, что это расплата за мои грехи и результат проклятия автора того письма. Но я ведь не сильно разжилась, забрав несколько купюр и открытку, разве это справедливо? Когда соседка принесла мне Вашу книгу, то я там прочитала, что первыми всегда страдают дети. Я не прошу Вашей помощи. Пусть это письмо прочтет та, которая нас прокляла за ничтожное свое добро. Разве оно стоит здоровья моего и моих детей?»
Я полностью на стороне тех людей, которые просят наказать воров. Нет таким людям прощения и пощады. Я всегда считала свою бабушку образцом доброты, но помню, как она наказала тех, кто лазил в ее письма. Верно, очень любопытно почтовым людям было, что это ей так много пишут со всего света.
Помню, как пришла к ней лечиться работница почты. Выслушав ее покаяния, бабушка отправила ее обратно и не стала лечить.
– Иди, – сказала она, – может, кто-нибудь после меня возьмется тебя лечить, но я сильно сомневаюсь в этом.