Заговоры сибирской целительницы. Выпуск 11
Шрифт:
Как-то вечером, когда матушка Евдокия проделала все, что нужно, и мы, по обыкновению, сели пить чай, моя мама спросила ее:
– Благостная, не сердись, скажи мне мое будущее, очень тебя прошу.
Евдокия вначале насупилась, видно, не понравилась ей просьба мамы, но потом смягчилась и стала говорить. При этом ее лицо стало как бы каменным, ни одна мышца не дрогнула – маска, да и только. Глаза смотрели прямо, но как бы мимо нас. Из сказанного я поняла, что мама потеряет в один год и брата, и мужа, когда ей исполнится сорок лет. Проживет 62 года и умрет от воспаления легких.
Она говорила еще много, но про то велела никому не рассказывать.
Все слова матушки Евдокии сбылись».
Рассказ монахов
«.Было это давно. Еще до войны. Мы с братом Семеном ездили по свечным делам. В поезде познакомились с женщиной, она возвращалась от какой-то Евдокии Степановой. Мы наслушались таких удивительных историй, что решили зайти к Евдокии, благо дела наши были в том же месте, где жила Евдокия. Адрес нам женщина дала.
Отстояв очередь, мы попали к ней в дом. И вот что странно, мне сразу показалось, что стал я маленький-маленький, ростом с табуретку, наверное. Такое же ощущение было и у моего брата Семена, как он мне позже сказал.
Евдокия заговорила тихим, но строгим голосом. Негоже время тратить на любопытство, сказала она, время молиться, а не блукать. Велела передать игумену, что война скоро будет, но съезжать из монастыря никуда не нужно, так как он будет цел. Сказала, что у брата Семена много грешных мыслей и что он должен молитвами отгонять их прочь. Еще она выполнила нашу просьбу и сказала, кто сколько проживет.
– Ты, Филарет, доживешь до 75лет, а ты, Семен, умрешь на третий день после окончания войны от тифа.
Все так потом и было. Семен заболел тифом и умер 12 мая 1945 года. Но это было после. А тогда, едва мы отошли от дома Евдокии, стали спорить, врет она или вправду прозорливая.
Семен говорил:
– Поди наслушалась слухов о войне, вот и вещает.
Я же ей почему-то поверил. Мне потом часто снилась эта комната с иконами и вышивками и глаза Евдокии, умные и строгие, как на иконе.
Прости меня, Господи. Я верю, что она была послана тобой в помощь людям.
Да, еще вот что, когда Семен заболел тифом, то сказал:
– Ну все, скоро умру. Правду, видно, знала Евдокия».
Рассказ Ольги В.
«.Всей своей жизнью я обязана Вашей бабушке Евдокии. Был у меня такой невыносимо горький час, что я решила больше не жить. Приготовила яд и пошла на кладбище проститься с покойной матерью своей. Сижу на могиле и плачу. Подходит ко мне очень старая женщина, в руках корзина, накрытая платком. Поздоровалась, постояла молча и говорит:
– То, что ты удумала, грех великий. Горе твое, конечно, большое. Но нет в этом мире ничего такого, что бы не прошло рано или поздно. Пройдет и твое горе.
Положила она на землю палку и сказала:
–
– А почему я должна вам верить, может, это неправда? Кто вы? – спросила я, все больше раздражаясь оттого, что даже здесь, на кладбище, мне нет покоя.
– Меня зовут Евдокия, я раба Божья, – ответила она, – помогаю людям чем могу. Я всю твою жизнь вижу, но не от дьявола, а от Господа нашего. Перешагни через палку, оставь горе и уходи.
Я заплакала и сказала, что все равно умру, что яд у меня уже готов и что я все для себя решила. Тут Евдокия меня спрашивает:
– А маме своей ты поверила бы?
– Да, ей поверила бы, но ее нет больше. Прошу вас, отойдите от меня, оставьте меня в покое, дайте мне проститься с матерью, – сказала я, а потом, не знаю почему, приняла из ее рук воду и выпила ее.
То, что произошло дальше, невозможно передать никакими словами, но все же я попытаюсь объяснить свои ощущения, которые не забыла до сих пор. Назвать это сном нельзя, так как я уверена, что в тот момент не спала. Но и явью назвать не могу – сочтут ведь, что это бред сумасшедшего.
Воздух вокруг меня начал мелко колебаться, как бывает обычно в сильную жару от раскаленного асфальта. Но при этом стало зябко, как будто резко понизилась температура. Я сидела на лавочке около маминой могилы, и вдруг передо мной возникло некое подобие густого облака. Оно сжималось и разжималось. Постепенно стали проступать очертания человеческой фигуры, и я узнала маму. Эмоций у меня не было. Я была как-то странно спокойна для такого случая. Словно я находилась в неком трансе или же под гипнозом. Рука Евдокии лежала у меня на правом плече. Сама она стояла у меня за спиной. По мере того как из облака все четче вырисовывался образ моей мамы, ее рука все сильней сдавливала мое плечо.
Сказать, что мамин силуэт стоял на одном месте, нельзя: он едва заметно парил в воздухе. Потом раздался голос. В нем было столько нежности, столько материнской любви! Так можно говорить, только зная, что свидание это единственное и желанное до невозможности. Свидание матери и ребенка, которых приговорили разлучиться навсегда.
– Оленька, деточка моя милая. Заклинаю тебя, живи! Не погуби своей души, Оленька!
Я, мне кажется, в тот момент всем телом рванулась навстречу моей маме, голубке моей ненаглядной. Но я не сдвинулась и не пошевелилась, потому что рука Евдокии стерегла меня. От необъяснимой ее силы я даже не пошевелилась. Да видно, и нельзя было этого делать.
Потом все исчезло. Когда я пришла в себя, мама по-прежнему смотрела на меня с фотографии. По цветку на могиле ползала божья коровка. Щебет птиц и легкое дуновение теплого ветра. Душа моя ликовала. Господи, думала я, какую поддержку оказал Ты мне, чтобы я не погубила свою бессмертную душу. Слезы лились из моих глаз. Я повернулась к Евдокии. На ней не было лица. Она была серо-белая, как будто только что выплеснула всю свою кровь и энергию. Я не нашла слов благодарности. Да и какими словами можно отблагодарить за возвращение жизни, за встречу с матерью, которую не видела долгие, долгие годы.