Заградотряд времени
Шрифт:
Да, детищем конструкторов Кошкина и Морозова можно гордиться! Конечно, на первом этапе войны это был лучший в мире танк. Удачное сочетание мощной пушки, дизельного двигателя, броневой защиты и небольшого веса вывело его в лидеры. И главное — он был прост и технологичен в производстве. Это позволяло в тяжелые годы войны выпускать его десятками тысяч. Немецкие танки были сложнее в производстве — достаточно сказать, что корпус «Пантеры» сваривали шесть высококвалифицированных сварщиков, а бронекорпус Т-34 могли сварить три женщины, даже такие, которые впервые узнали о сварке
Естественно, танк Т-34 имел недостатки, но не будь его, не было бы в дальнейшем Т-64, Т-72 и Т-80.
Танк КВ был лучше защищен более толстой броней, а потому значительно тяжелее. Настолько тяжелее, что его не выдерживали мосты, особенно деревянные, коих было множество на дорогах войны. Для него приходилось искать броды или более прочные мосты. А пушки на КВ и мотор были такие же, как и на Т-34. И недостатков в конструкции было значительно больше. В ходе войны танк постоянно совершенствовали, превратив его к 1945 году, в общем-то, неплохой тяжелый танк ИС. К тому же мало выпускалось танков КВ, в десять раз меньше, чем Т-34.
А главным преимуществом танка Т-34, выделявшим его из других боевых машин, являлось то, что танкисты, севшие за рычаги и прицелы пушки и пулеметов, поверили в надежность брони, листы которой были расположены особым образом, и дизельного двигателя В-2! А если у экипажа есть вера в доверенную ему технику, то и воевать он будет смело и решительно, прокладывая путь к победе. Уверенность была основана на боевом опыте танкистов.
Вот такой танк стоял сейчас перед нами.
Механик-водитель полез в моторный отсек, заряжающий — в башню. Я же не спеша обошел танк. На лобовой броне, на табличке, был выбит заводской номер — 183. Значит, Харьковский завод, еще довоенный выпуск. Гусеницы и катки обрезиненные, еще неплохие. Я осматривал танк и искал, куда же пришлось попадание. Нашел заплатку из куска броневой стали в корме, на моторном отсеке, для чего-то ковырнул пальцем сварной шов.
Механик-водитель усмехнулся:
— Видел я заплатку. Танк-то сорокового года, а двигатель новый. Стало быть, меняли. И «гитару» с левого борта тоже меняли.
«Гитарой» на сленге называли часть бортовой трансмиссии.
Я залез в башню. Башнер удрученно покачал головой:
— Пушечка нам капризная попалась — Л-11, а не Ф-32.
— Дареному коню в зубы не смотрят, — парировал я.
Башнер вздохнул, махнул рукой. А вот радист-пулеметчик обрадовался:
— Командир, рация стоит на машине!
Действительно, в отсеке стояла убогонькая 71ТК-3. Места занимает много, а дальность связи — километров десять. Но я был и этому рад. По крайней мере, на поле боя и на марше можно с командиром роты связаться. Танк без рации глух, а если учитывать главный недостаток Т-34 — плохую обзорность, то и слеп.
С экипажем мне повезло — пока осматривали машину, тесно перезнакомились. Повоевать успели все, в госпитале побывал только я, что, впрочем, сразу придало мне веса и уважения. Вот только выглядел я в своем, выданном в госпитале обмундировании… как бы это точнее сказать — бомжевато. Но я лелеял надежду
Подошел майор:
— Ну, как машина?
— Вроде ничего, опробовать надо.
— Заводи, сделайте кружок по двору.
Завели двигатель и проехали круг, изрыгая клубы сизого солярочного выхлопа. Все работало. Майор остался доволен.
Взглянув на часы, он засуетился, убежал и вернулся часа через три:
— Платформы выбил, сейчас грузиться начнем.
В заводском тупике мы загнали танки на платформы.
Вскоре подошел паровоз, нас перегнали на станцию и прицепили к воинскому эшелону. Ну, пробивной мужик наш майор!
Состав тронулся.
Ехать было не очень далеко — не больше суток. Погода была теплая, и мы расположились на платформе, за танком. Открыли тушенку и с ржаным хлебушком умяли.
— Повезло тому экипажу, — сказал механик Андрей, кивнув в сторону стоявшего танка. — Снаряд в корму получили, наверняка все выскочить успели.
— Я уже две машины пережил, — поддержал разговор стрелок-радист Сергей Васильев, из Костромы. — На первой — на Т-40 — и суток не провоевал. Тоже снаряд в борт угодил, в правый. Двигатель — вдребезги, а нас собой прикрыл.
Все понимающе кивнули головами. Двигатель на легком танке Т-40 стоял с правой стороны.
— А у второй машины снарядом ленивец разбило, траки на гусеницах сорвало, — продолжал Сергей.
— Счастливый, — вздохнул башнер Виктор. — А мы на мине подорвались, причем на своей. Наши предмостье заминировали — мы-то уже через пехоту немецкую к своим прорывались, вот на мины и нарвались. И представляете: танк в хлам, а на нас — ни одной царапины. Но попали меж двух огней — впереди, за мостом, наши, сзади немцы напирают. Из пулеметов, автоматов шпарят, головы поднять не дают. Один я на тот берег смог перебраться, и то вплавь.
— Жалко ребят, — вздохнул Андрей.
Все почему-то разом посмотрели на меня.
— Майор сказал — ты из госпиталя, командир? — спросил Виктор.
— Правильно сказал. Танк подбили, из экипажа я один выскочить успел. Какие хлопцы погибли! — Я замолчал, вспоминая лица танкистов нашего экипажа, деда своего, оставшегося навечно молодым. — А потом попал в пехоту, ранило осколком.
Никто не решался нарушить тишину, думая о своем, пережитом за два военных месяца, только колеса вагонов мерно отбивали на рельсах свою бесконечную чечетку.
Так, в разговоре, добрались до какой-то станции. Воинский эшелон стал под разгрузку.
Прибежал наш майор Степанков. По-моему, просто ходить он не умел.
— Надо и нам разгружаться, поезд дальше не пойдет. Тут недалеко осталось — всего с полсотни километров.
— Солярки может не хватить, — остудил его механик Андрей. — В баке — остатки.
— Вот твою мать! Ладно, сгружайтесь пока.
Мы осторожно свели все четыре танка с платформ на эстакаду. У всех положение с соляркой было одинаково плохим, баки почти сухие. А хуже всего — не было снарядов, боеукладки были пусты. Не было патронов к пулеметам, не было даже личного оружия у экипажей.