Загубленная жизнь Евы Браун
Шрифт:
В глазах католической церкви Ева продала душу за любовь Гитлера. И она готова была выполнить свою часть сделки. Падение в преисподнюю — для нее это был не вымысел, а реальность. Она писала 11 марта 1935 года: «И почему только дьявол не заберет меня к себе? У него, верно, куда лучше, чем здесь».
Глава 11
Фотоальбомы и домашнее кино
Пожалуй, немного людей в водовороте истории оставили после себя так мало первоисточников, как любовница Гитлера. Помимо мучительно краткого дневника Евы, не сохранилось почти никаких сведений «из первых рук», которые пролили бы свет на ее характер или раскрыли бы ее тайные чувства по отношению к семье, друзьям, возлюбленному и его обращению с ней. Она не слишком любила писать письма, а те, что написаны ею, по большей части утеряны или погребены в недоступных частных коллекциях. Уцелело всего несколько ее писем к Гитлеру,
Отсутствие первоисточников частично является причиной того, что не написано академической биографии Евы Браун. Историк, восстанавливающий ее жизнь, был бы вынужден целиком полагаться на посторонний вспомогательный материал, не будь Ева с раннего отрочества страстным фотографом. Ее внутренний мир воссоздается по отснятым ею фотографиям, а не по оставшимся от нее словам. К счастью, снимки исчисляются тысячами.
Ева Браун испытывала острую потребность в восхищении окружающих, которую с детства подпитывали неодобрение и холодность отца. Позже, когда Гитлер заставил ее сделаться невидимкой, она, казалось, нуждалась в фотографиях, чтобы доказать себе, что события действительно происходят; едва ли не чтобы доказать собственное существование. Она обожала хвастаться качествами, которые выработала в себе, чтобы стать достойной спутницей фюрера. От природы ей было свойственно выставлять себя напоказ, она принадлежала к тем, кто мечтает наслаждаться любовью и овациями миллионов на поприще кинозвезды или общественного деятеля. Если в этом ей было отказано, то она хотела быть женщиной подле мужчины, который этого достиг.
В здании II Национального управления архивов и документации США в Колледж-Парке, Мэриленд, хранятся тридцать три личных фотоальбома Евы, содержащие более двух тысяч фотографий, запечатлевших ее жизнь с младенчества до 1944 года (за год до ее смерти). Озорные снимки внезапно заканчиваются в апреле 1944 года после пятьдесят пятого дня рождения фюрера (традиционный стол, заваленный подарками традиционной заискивающей толпы лизоблюдов). Четыре альбома под номерами 18–21 принадлежали подруге всей жизни Евы, Герте (после замужества в ноябре 1936 г. она стала носить фамилию Шнайдер), и в конце 1979 года фрау Шнайдер потребовала их возвращения. С альбомов сняли копии и, после нескольких попыток уклониться от ответа, отослали их владелице.
Впервые альбомы были обнаружены в мае 1945 года, когда советские солдаты ворвались в бункер после взятия Берлина. По всей видимости, они хранились в шкафу для документов в маленьком кабинете Гитлера под рейхсканцелярией. (Союзники шутили, что русские оккупанты, грабя штабы нацистов, вытряхивали сверхсекретные документы на пол и забирали мебель, оставляя бумаги американцам. Через четыре месяца после смерти Гитлера его рабочий дневник был найден на столе в бункере.)
Леди Уильямс, в то время младший офицер Джилл Гамбьер-Пэрри, личный помощник бригадира разведки при Генеральном штабе Эйзенхауэра, была одной из первых британских женщин-военнослужащих, вошедших в Берлин после войны, в сентябре 1945 года:
Когда я попала в Берлин осенью сорок пятого, это был такой странныймир. Когда закончилось распределение квартир, мне не досталось места, и несколько дней я спала на диване, пока меня не отправили на виллу в итальянском стиле (дом № 6 по улице Грига). Она была в прекрасном состоянии и изящно обставлена, греческий посол держал там свою любовницу. На возвышении стояла громадная двухместная кровать, а в подвале валялся скелет. Русские пользовались репутацией насильников, поэтому немцы прятали своих дочерей под кроватями, в шкафах, подвалах и еще бог знает где. Я видела, как женщины собирают камни на оставшихся после бомбежек руинах и передают их по цепочке. Не помню, чтобы мне попадались на глаза немецкие мужчины.
Как-то в воскресенье один полковник — его звали Хью Боггис-Рольф — позвал меня: «Пойдем, Джилл, взглянем на канцелярию».
Мы отыскали вход в бункер, и комната Евы Браун была в глубине с правой стороны. Я нашла ее пилку для ногтей, взяла себе и пользовалась ей, пока ее не украли из нашего номера в нью-йоркском отеле. В аптечке Гитлера стоял пузырек с витаминами.
Она показывает маленький стеклянный пузырек,
Помимо этого, там почти ничего уже не осталось. В кабинете Гитлера я увидела копии его политического завещания и личное завещание, собственноручно им подписанное, с приложенными копиями. Я взяла несколько его бланков и еще одну карточку, где было напечатано «Берлин, Рождество 1942» и стояла подпись Гитлера. Больше ничего особо интересного. Ощущала я себя чрезвычайно странно — такое, знаете, окоченение.Будто находишься в крепости.
Еще Джилл Уильямс помнит, как присутствовала на встрече четырехсторонней комиссии в Берлине, где председательствовали все страны-оккупанты по очереди.
Однажды, когда настала очередь русских председательствовать, они вошли, сияя, как школьники, с высоченной стопкой книг. Это оказались фотоальбомы Евы Браун. Мы весь вечер просидели, передавая их по кругу и рассматривая Еву Браун: «Это я в праздничном платье, я на конфирмации, я любуюсь панорамой Берхтесгадена, я в Кельштайнхаусе» и так далее…
Воспоминания леди Уильямс об этих фотографиях очень живы и точны, учитывая, что она видела их пятьдесят лет назад. Я спросила, слышала ли она о Еве Браун прежде, до того, как оказалась в бункере Гитлера. «О да, мы знали о ней даже раньше, чем она поехала в Берлин, возможно, просто сплетни доходили. Но когда люди обсуждали ее, это как-то не запоминалось, если вы понимаете, что я имею в виду. Никаких доказательств не было, одни слухи. Никто в те дни не употреблял слово «любовница»; мы говорили «подруга».
В ноябре 1945 года американцы нашли фотоальбомы в доме Евы на Вассербургерштрассе — те, что сейчас хранятся в Национальном управлении архивов и документации. (Это могли быть дубликаты берлинских, сделанные Евой, так как она иногда дарила копии альбомов друзьям.) Они были внесены в инвентарный список вместе с остальным личным имуществом, не тронутым мародерами. Альбомы и несколько пленок домашнего кино отправились в Соединенные Штаты в качестве военных трофеев. Они доступны — не оригиналы, но полномасштабные копии — любому обладателю пропуска NARA для научно-исследовательской работы. (Его можно получить за десять минут, причем бесплатно.) Сжимая в руке сей документ, я получила приказ сдать все, что связывает меня с внешним миром, — сумочку, карандаш (серебряный выдвижной карандаш моей матери, точно такой же был у Евы), блокноты, пиджак, — прежде чем отдать пропуск на проверку вооруженному офицеру службы безопасности. Когда он удостоверился, что я с пустыми руками не смогу ограбить или взорвать национальное достояние, турникет щелкнул, повернулся и пропустил меня. Подъем на лифте на пятый этаж в Исследовательский кабинет, очередная проверка пропуска, выдача белых хлопчатобумажных перчаток, в которых надлежит работать с драгоценным материалом, — и можно провести остаток дня в коконе сосредоточенности, в поисках, просмотре, чтении и составлении комментариев к каждой странице и каждому снимку из тяжелых черных фотоальбомов, стоящих на полке в одном углу.
В марте 2004 года я провела неделю за изучением самых интимных сведений о Еве, ее окружении и их жизни в Оберзальцберге. Опираясь на бесчисленные моментальные снимки, фотографии и метры пленки, я получила возможность не только установить ритм и последовательность ее повседневных занятий, но и понять, чего она хотела от жизни. Альбомы и фильмы несут в себе массу информации, тем более ценной, что она передается неосознанно. Благодаря им удается восстановить облик благоустроенной отравленной теплицы, где Ева проводила дни и ночи в вечном ожидании Гитлера. Без него терраса и величественные приемные залы, в которых шаги отдавались эхом, лишались raison d’etre [17] и пустота жизни Евы становилась очевидной. Без него она чувствовала себя ничем и была ничем. Когда он находился рядом, она становилась красивой, энергичной и жизнерадостной. Она относилась к тому типу женщин, что часто предпочитают мужчин гораздо старше себя. Их единственное предназначение — угождать; они используют обаяние и наигранную инфантильность, чтобы пробудить в мужчине инстинкт защитника. В домашних кинофильмах Евы ее шутливая, нарочитая беспомощность отчетливо видна и выглядит гораздо менее естественно, чем на фотографиях. Там мы видим ее такой, какой она хотела казаться, демонстрирующей свой тщательно отрежиссированный образ. Скука и уныние исподволь мутили воду, и ей стоило немалого труда скрыть правду от всех, в том числе и от себя, призывая с каждой фотографии: смотрите, как нам весело!
17
Смысла бытия ( фр.).