Загубленная жизнь Евы Браун

Ламберт Анжела

Борман, как и Генрих Гофман, играл немаловажную роль в жизни Евы, особенно когда она переехала жить в Бергхоф. Подобно большинству приближенных Гитлера, она терпеть его не могла за коварные манипуляции, упорное стремление монополизировать фюрера и железный контроль над резиденцией в Оберзальцберге, которой он управлял с эффективностью часового механизма. Между ними возникло тайное соперничество — по крайней мере, оно держалось в тайне от фюрера, — но Ева всегда знала, что в крайнем случае Гитлер встанет на сторону своего «самого верного партийного товарища», которому он безгранично доверял. Она никогда не шла на риск открытого конфликта.

Мартин Борман был непростым человеком простого происхождения. Его отец, отставной старшина Прусского армейского полка (отсюда, возможно, одержимость сына дисциплиной и порядком), стал впоследствии почтовым служащим. Юный Борман бросил школу и нанялся на сельскохозяйственные работы. Как

и многим сподвижникам Гитлера, Первая мировая война (он служил канониром в полку полевой артиллерии) дала ему шанс подняться над своими провинциальными корнями. В 1925 году он вступил в НСДАП и к 1928 году уже был ее финансовым управляющим, распоряжавшимся значительной частью фондов. В тот год Борман и познакомился с Гитлером, так что он не входил в число тех «старых верных» товарищей, которые состояли в партии с самого начала. Он стал депутатом от национал-социалистов в рейхстаге, а в июле 1933 года — главой кабинета заместителя фюрера по партии Рудольфа Гесса (одного из самых первых последователей Гитлера). Превосходные организационные и бюрократические способности Бормана склонили Гитлера к решению возложить на него непомерную ответственность за финансы партии и свое личное состояние, а также поручить ему покупку Бергхофа и управление резиденцией. Путци Ганфштенгль привел очень точную метафору, говоря, что он «слизывал желания с губ хозяина и пролаивал их в форме приказа».

Борман, помимо прочего, выдавал деньги Еве, и хотя по приказу Гитлера ей было назначено щедрое содержание, она всегда помнила, что оно достается ей не напрямую от любовника, а косвенно — через ненавистного соперника. Борман неустанно третировал ее, заставляя ощущать свою зависимость, поскольку он оплачивает все ее счета. Должно быть, она испытывала чудовищное унижение от того, что приходится обращаться с просьбой к Борманувсякий раз, когда нужны деньги на парикмахера или маникюршу.

Никто в ближайшем окружении Гитлера и не заметил толком, как Борман поднялся до контроля над средствами верховных вождей партии. Вид у него был неказистый: приземистый, толстый, некрасивый. Из-за грубых манер и некультурности его сильно недооценивали Геринг, который воображал себя знатоком искусства и вел королевский образ жизни, и ему подобные. Немногословный и подобострастный в присутствии своего начальника, властный и высокомерный за его спиной, Борман втерся в доверие к Гитлеру настолько, что встал впереди всей его упряжки. На публике заискивал перед соперниками, разыгрывая добродушие и миролюбие, а сам исподволь плел интриги, чтобы подорвать их положение. Когда они наконец осознали масштабы его власти, его уже было не вытеснить. Он стал правой рукой фюрера и контролировал доступ к нему. Репутация новичков зависела от него. Грозный противник, он возмущался ролью Евы в Бергхофе и вечно строил козни, чтобы от нее избавиться. Неудивительно, что они ненавидели друг друга — но молча. Гитлер не потерпел бы открытой вражды.

Заполучив Хаус Вахенфельд, Гитлер решил, что его надо расширить и переоборудовать, сделав более подходящим для приема важных персон и высокопоставленных иностранных гостей. Дому предстояло стать гораздо больше, чем местом загородного отдыха: центром правительственных и военных операций. Это решение повлекло за собой лавину покупок среди его сподвижников. Каждый рвался превзойти остальных в величине дома и живописности владений. Конкурс без труда выиграл Геринг, сколотивший огромное состояние на награбленной недвижимости и предметах искусства. Жилище Гитлера было намного скромнее, о чем он прекрасно знал и даже подшучивал над Герингом. Когда гость хвалил Бергхоф, он говорил: «Мой Бергхоф, конечно, не сравнится с Каринхалль [главная резиценция Геринга в Шорфхайде, к северу от Берлина. На самом деле Бергхофу было далеко и до его громадного помпезного дома в Оберзальцберге]. Там он мог бы служить разве что домиком для садовника». Как и Сталин, Гитлер предпочитал простые, даже аскетичные помещения, когда речь шла о его собственном доме. Он позволял своим ставленникам купаться в роскоши, но сам относился к ней равнодушно.

Преобразованием Оберзальцберга занимался Борман, не упускавший возможности расширить сферу своего влияния и угодить фюреру. С 1935 по 1940 год он провел пятьдесят две спецоперации по конфискации домов, ферм, земель и лесов, бесцеремонно вытесняя владельцев. Всего он приобрел 600 акров леса и 200 акров пахотной земли. За пять лет больше четырехсот человек — в основном крестьяне, жившие там веками, — были изгнаны из своих домов, чтобы нацисты могли устроиться поудобнее. Тем, кто отказывался продавать, угрожали переселением в близлежащий Дахау, и порой их действительно туда отправляли. Не обремененный совестью Борман брал, что хотел, обращая старую земледельческую деревню в цитадель. Участки и здания Оберзальцберга обошлись нацистской партии примерно в

шесть миллионов рейхсмарок или чуть больше. Чтобы обеспечить фюреру как можно лучшую панораму, вырубались деревья, сносились дома. В 1936 году Борман со своей семьей поселился в одном из лучших шале, предугадывая скорое превращение Оберзальцберга во второй оперативный штаб Гитлера и желая быть под рукой у вождя, когда это произойдет. Через десять лет после того, как Гитлер впервые арендовал Хаус Вахенфельд (в 1928 году), маленькая деревушка была полностью аннексирована и предоставлена в его личное распоряжение. Доказательством наивности Гитлера в денежных делах и его полного доверия к своему ближайшему подручному служит тот факт, что он почти наверняка так никогда и не обнаружил, что все, кроме самого Бергхофа, было куплено на имя Мартина Бормана, так что к 1939 году Борман единолично владел всей деревней.

Окруженный охраной и высокими заборами, притаившийся среди сосновых аллей, под которыми лежал Берхтесгаден, а дальше на запад — ледяное озеро Кёнигзее, Оберзальцберг стал военным лагерем и оплотом национал-социализма. Здесь были и казармы, и гауптвахта СС, и помещения для сотрудников службы безопасности, и спортивный зал с боксерским рингом, и полигон для стрельбы, а также больница для тяжело раненных офицеров вермахта, радиостанция, три телефонных узла и почта, не говоря уже о Чайном домике, детском саде, школе и театре. Даже еду обитателям поставляла образцовая ферма (бывшая усадьба), в парниках которой круглый год выращивались фрукты и овощи. Все служило на благо фюреру, черному пауку в центре паутины офицеров, адъютантов, солдат, охранников, секретарей («прикрытие» Евы вынуждало ее притворяться одной из них), поваров, экономок, горничных и гостей. Теперь Оберзальцберг действительно являлся вторым оперативным штабом Гитлера после Берлина. Помимо обычного размещения, под квартиры для СС была оборудована еще и гостиница Gasthof zum T"urken.В течение следующих восьми лет будущее Германии и ее сорокапятимиллионного населения, а также судьба половины Европы определялись в этом новом монументальном городе Гитлера на фоне изломов альпийских скал. Гитлер как-то сказал одному гостю: «Здесь вызревают мои думы».

Ева надеялась на уединенное гнездышко для двоих и не испытывала ни малейшего желания жить среди занудных и назойливых политиков, а тем более в центре военного штаба. Ей гораздо милее был старенький уютный Хаус Вахенфельд, но когда Гитлер закончил ремонт, домик вырос чуть ли не втрое и сделался практически неузнаваем. Гитлер сам себя назначил архитектором проекта, по завершении коего Шпеер хладнокровно заметил (в отсутствие фюрера): «Получилось не хорошо, но, правда, и не плохо». Возможно, фюрер намеревался сохранить уютную атмосферу первоначального баварского шале, но внесенные изменения похоронили эту идею. В итоге стоимость полностью перестроенного Бергхофа составила 175 660 рейхсмарок, что равняется семистам тысячам английских фунтов в современных деньгах.

Помимо нового крыла и подземного гаража на восточной стороне, в главном доме было устроено огромное приемное помещение, известное как Большой зал. Оно выглядело как зал нибелунгов с мебелью гостиницы для коммерсантов. Широкие мягкие диваны и гигантские кресла, обитые узорчатым плюшем, громоздились в тяжеловесной неподвижности. Из самого большого окна, когда-либо сделанного из цельного куска стекла, открывался вид на Унтерсберг, Берхтесгаден внизу в долине и, в солнечные дни, на Зальцбург. Мраморный камин, персидские ковры и гобелены придавали залу помпезный вид. Помещение сочетало в себе противоречащие друг другу эстетические устремления и личные вкусы Гитлера. За невзрачным, но ценным гобеленом скрывался экран, который выдвигался нажатием кнопки, превращая зал в домашний кинотеатр. Здесь Гитлер смотрел свои любимые фильмы: «Кинг Конг», «Белоснежка и семь гномов» (кстати, обожал насвистывать «Нам не страшен серый волк» из «Трех поросят»), «Дела и дни бенгальского улана» и, как ни странно, «Метрополис». Особую слабость он испытывал к фильмам с Марлен Дитрих — видимо, ему нравилось смотреть на ее ноги. Иногда, по словам Герберта Дёринга, который позже стал управляющим Бергхофа, за вечер показывали два фильма.

Стол в обеденном зале был рассчитан на шестнадцать человек. Гостиная утратила атмосферу уюта и стала «…большой, величественной и монументальной, как все, что строил Гитлер, но холодной. Комната была слишком велика, а люди — слишком малы, чтобы ее заполнить». Хотя Гитлер строил из себя великого знатока музыки, в Большом зале никогда не проводились камерные концерты. Он предпочитал слушать подборку своих любимых пластинок: отрывки из опер Вагнера, одну-две темы из Седьмой симфонии Брукнера, несколько сочинений Моцарта. В жанре оперетты он выбирал арии из «Веселой вдовы» и «Летучей мыши», а в более серьезном — любимые отрывки из пламенных «Богемы», «Мадам Баттерфляй» Пуччини, «Аиды» Верди и «Вольного стрелка» Вебера.