Захарка-следопыт
Шрифт:
Кругом вода со снегом, а на крыше сарая сухо и тепло. Дедушка Прохор ещё неделю назад сбросил с крыши снег. Теперь она просохла, даже босиком можно побегать. Захарка несколько раз пробежался, но мама увидела и запретила ему сапоги снимать. Хоть и апрель, и солнце светит, но всё равно ветер холодный и тепла настоящего ещё нет. Снег вокруг сарая сугробом лежит, и у тына на огороде его ещё много. Конечно, снег уже не такой белый да пушистый, как зимой, а почернел, превратился в кашицу. Но кашица эта холоднющая: если взять в рот, зубы ломит
За огородом берёзовый лес — колок. Ух, и берёзы там толстющие! Очень старые берёзы. Хорошо на них взбираться, сучки крепкие. Захарка лазил на эти берёзы прошлым летом, но теперь в колке тоже полно воды, ещё больше, чем в огороде, потому что там низина.
Захарке скоро надоело смотреть на гусей: уж очень долго они зимнюю грязь отмывают. Обратил свои взоры на колок. Там интересней. На вершинах берёз настоящий грачиный городок. Не посёлок, а именно городок, потому что гнёзда у птиц в несколько этажей.
Чёрный ворон, чёрный ворон, Что ты вьёшься надо мной? Ты добычи не дождёшься, Чёрный ворон, я не твой, —стал петь Захарка. Эту песню любили папа с дедушкой. Три раза спел, надоело.
— Кар-р! Кар-р! — заорал Захарка по-грачиному, замахал руками и забегал по крыше. Но и орать Захарке надоело. Вот если бы у него были крылья… Полетел бы и узнал, чего грачи орут. Кар да кар! Базар устроили. Зажмурился, а в глазах всё равно грачи мельтешат, будто всё ещё смотрит на них.
«Вот бы забраться на берёзу, — вдруг подумал Захарка. — Не дойдёшь, воды много. — Он критически посмотрел на свои сапоги и тяжело вздохнул. — Если бы сапоги болотные, но их нет».
Опять стал наблюдать за птицами. Грачи летали, садились на тонкие ветки, раскачивались на них, как на качелях. «Хорошо им, — позавидовал Захарка. — Летай где хочешь, садись куда хочешь».
— Захарка-а! Захарка! — услышал он вдруг голос бабушки Веры. — Ты за гусями смотришь? Где они?
Бабушка стояла посреди двора и, близоруко щурясь, искала внука. Ветер трепал её пёстрый фартук и чёрный платок.
— Я здесь! — Захарка слез с крыши и подошёл к ней.
— Гуси-то где?
— На огороде, купаются.
— Пусть сердешные покупаются. Всю зиму немытые, наскучались, поди, без воды. А ты поел бы. Я шанежек настряпала. Иди, милок, поешь.
— Я не хочу, я потом, — сказал Захарка.
— Ладно, смотри туг за гусями. — И бабушка пошла в дом.
«А если…» — вдруг вспомнил Захарка о ходулях. Ещё в прошлом году, когда в деревню приезжал цирк, папа сделал Захарке ходули. Хорошие ходули, Захарка на них даже бегать научился. А улицу с одного конца в другой запросто переходил.
Захарка достал с чердака ходули. Это были две лёгкие длинные палки с приступками для ног. «И сапог болотных не надо», — подумал он, взбираясь
Он без особого труда прошёл по тыну в огород, но оказалось, что и по целине на ходулях идти не так то просто. Палки вязли, путались в прошлогодней траве, и Захарка с трудом удерживал равновесие.
Но вот и крайняя берёза, корявая и сучковатая. В трёх метрах от земли торчит на ней толстый сломанный сучок, словно длинная двупалая рука. Прислонив ходули к дереву, Захарка легко добрался до сучка и несколько минут посидел на нём, оглядываясь вокруг.
Встревоженные птицы подняли оглушительный крик. Они летали у самой головы Захарки, будто прогоняли его.
— Летайте, кричите, — сказал он. — Я всё равно доберусь до вас.
Отдохнув, Захарка полез вверх. Здесь сучки были толстые, частые, и он, как по лестнице, взбирался всё выше и выше. И чем выше Захарка поднимался, тем сильнее кричали грачи, тем мощнее были порывы ветра. Тонкие ветки хлестали по лицу, но он упрямо лез вверх.
Первое гнездо уже было совсем рядом, когда налетел ветер, сырой и холодный. Ветки сразу стали мокрыми и скользкими. На миг Захарка растерялся. Страшно взбираться по мокрым сучьям. К тому же они становились все тоньше. Минуту он помедлил, собрался с духом.
«Я только загляну в гнездо — и назад», — сказал сам себе Захарка и, найдя сучок покрепче, поднялся выше.
В гнезде лежали два светло — голубых в крапинку яйца. Он взял одно. Оно было холодное. И вообще в гнезде было холодно. Хотел Захарка прихватить яйцо с собой, но грачи так метались над его головой и кричали так громко, что он тут же положил яйцо обратно.
— Я ничего не взял. Я только посмотрел, — успокаивал он грачей.
Надо было возвращаться, но Захарке вдруг захотелось посмотреть следующее гнездо. Оно висело прямо над его головой, совсем рядом — большое и особенно таинственное.
— Я не буду брать ваши яйца, — говорил Захарка, поднимаясь выше.
Далеко внизу осталась земля, у берёзы в воде стояли ходули, а над ними торчал сломанный сучок. Только один раз за всё время взглянул Захарка вниз и испугался. Руки и ноги предательски задрожали.
Вершину берёзы ветром раскачивало из стороны в сторону, и это пугало Захарку. Вниз теперь он не смотрел. Захарка слышал, что если смотреть с высоты вниз, может закружиться голова. А если закружится голова, то… Нет, у него голова крепкая. Папа всегда говорил: «Наш Захарка — настоящий мужичок».